И опять улыбнулась, убежденная в своей правоте. Девочка не спрашивала каждого в зале, понравилась ли им песня, она это знала наверняка, - Георг начал догадываться об этом. И его спросила только чтобы спросить, ответ все равно зная точно. Потому что и она, и все в зале понимали друг друга, оставаясь друг другу чужими и незнакомыми.
— А как тебя зовут?
— Жорка. А тебя?
— А меня Аврора.
Аврора никогда-никогда не посмеется над ним, что бы с ним ни было, - каким бы он ни был худым, беспомощным, жалким, бледным или вообще похожим на убитого цыпленка. Она все поймет, она не Юна. Все поймет, потому что она… она…
— …такая как ты.
Тихие и пристальные глаза Оливии взирали на Георга величественно. Оруженосец стояла рядом, и в то же время была очень далеко, как богиня. Гордая, прямая, грациозная, в шелковом лепестковом платье цвета фиалок. Волосы у нее были забраны наверх, а лицо излучало свет, и в целом ее образ был подобен волшебству небесных прекрасных созданий.
Он обомлел и тут же испугался, что Оливия явилась ему при всех, когда раньше являлась только тогда, когда рядом никого не было.
— Здесь все свои, Георг.
Продолжая оставаться немым, мальчишка подумал, что она читает его мысли.
— Можно? — оруженосец взяла в руки один из костылей, а Аврора согласно кивнула. — Благодарю.
В ее руках деревяшка, печальная по своему виду и значению, обратилась в длинный тяжелый жезл с поперечным стягом на вершине. Она тяжело стукнула им об пол, и воздушная волна, быстро и мягко пройдясь по всей зале, заставила смолкнуть музыку, голоса, и заставила исчезнуть почти всех взрослых.
— Здесь все свои, Георг. И сейчас ты увидишь глазами то, что сумел постигнуть чувством.
Оливия развернулась на месте, создав сиреневый водоворот длинной юбки, снова с силой ударила стягом об пол, и следующая волна преобразила все: по стенам поползли, как живые, каменные плиты, они распускали железными цветами канделябры, сливались вниз тяжелым водопадом гардин, опутывали потолок и увенчались в серединке своим шедевром цветения, - огромной сияющей люстрой. Мебель распушилась мягкой обивкой и закудрявилась деревянной резьбой, - отяжелела, опустилась пониже к полу. Столы с пакетами вспыхнули, опали красными искрами в бархатную скатерть. Сцена исчезла, оставив на своем месте одно пустое пространство.
— Рада приветствовать вас, всадники, — гулко зазвучал голос оруженосца над всеми, и за ее изящным реверансом последовал очередной удар магического штандарта.
Еще не замолкло эхо в стенах, как раздался скрежет спиц и скрип кожаных кресел, обращающихся в седла под хребтами механических коней. Совершенные и послушные животные, как живые, вдохнули и выдохнули воздух, раздув тонкие ребра на шарнирах, как один, цокнули копытом в ответном приветствии. И всадники их выросли над остальными, одетые в доспехи. Даже те, кто прежде не мог побороть путы скрученной в теле пружины, были выпрямлены с помощью паутины сцепляющих ремешков на облачении.
— Рада приветствовать вас, воины тьмы,— четвертый удар жезла. Поклон.
Несколько фигур шелестящим течением укутались в коконы темных плащей, а когда они распустились, как крылья летучих мышей, оказались одеты во все черное, и черные повязки были у каждого на глазах.
— Приветствую и вас, воины тишины.
Еще часть непреображенных гостей поклонилась звуку удара, прислушавшись всем телом к вибрации пола, нежели к недоступному звуку. Кроткие, завернутые, как и прежние, в свои костюмы из тонких тканей. Казалось, они совсем не были защищены, и каждое их движение не производило ни звука.
— И вас, воины масок.
Отрешенные, неприкаянные, непонимающие и потерявшиеся в лабиринтах собственного разума, оторвали от груди возникшие маски веселых и грустных гримас, и надели на лица…
Георг видел все, толпа стала проницаемой для любых взглядов, и он видел, как с каждым одинаковым приветствием Оливии всякий, лишенный хоть малейших возможностей, обращался к мальчишке тем образом, которым одаривал мир сов. Кровеносные стебли гемодиализа, сахарные тростники инсулина, тонкий бамбук протезов, безголосые птицы дактиля, слепые змеи брайля… с оружием, без оружия, одинокие и с оруженосцами за спиной, маленькие и почти взрослые, явные и скрытые, как сам Георг. Оливия называла их всех, - когорты воинов, всех, до последнего, пока не осталось в зале ни одного человека в своем реальном облике для обычного мира.
— Где бы ты ни был, — оруженосец повернулась к своему воину, — в какой бы точке мира ни находился, ты никогда не окажешься один среди чужих. Вы одной крови, одного духа, одной Родины. Вы жители одной страны, на каких бы языках не разговаривали, на каких бы континентах ни жили. Почувствуй это, малыш, всеми жилами почувствуй…
Георг почувствовал. Его отпустила боязнь смотреть на каждого, кто пришел на праздник. Он один из них, он с ними. Они на одной войне, под одним знаменем, проходят схожие пути, - погибают, живут, сражаются дальше, - дети, нашедшие в себе силы искать дорогу к счастью, даже если судьба проиграна навсегда.