Не ходи в страну воспоминаний (СИ)

Георг не делал для себя открытия, слушая ее речь. Она лишь облекала в слова то, что он чувствовал и так. Он даже не кивал головой, лежал, ощущая ее теплую ладошку на груди.

— Георг, это еще не все, — она растормошила его, — аварии-то никакой не было… сейчас ноябрь. Ты дома, ты неделю, как выписался из больницы. Все это было только в мире сов, который с этой минуты оставляет тебя в реальности! Про-о-осы-ы-ы-па-а-айся….

Мальчишка шевельнулся и оторвал голову от подушки. Тело так затекло от неудобной позы, а проведя по щеке ладонью, понял, что все складки смятой подушки впечатались ему в лицо. С форточки поддувало. Он нехотя вылез из-под теплого одеяла, по ногам вместе с прохладой побежали мурашки, но он дошлепал босыми ногами до окна и закрыл форточку. Что же он так неудобно спал? Ах, да ведь у него опять бок заныл, - спать приходится пока что только на правой стороне, никак иначе не ляжешь…

— Вот кошмар, — Георг опять лег, — как хорошо, что никакой аварии не было…

И заснул.

А Оливия, подышав на холодное стекло со стороны улицы, спорхнула с карниза и растворилась в темноте.

X

Я сидела на диване в своей комнате и смотрела в проем окна. Я не знала, что будет дальше, и никуда не шла - ни просто на улицу, ни на работу, ни к забору. Всегда считая дом своим оплотом и крепостью, мне казалось, что здесь никогда ничего не произойдет, и никто меня здесь не тронет. Что значит - комната, вывернутая наизнанку? Что значит, вывернутый наизнанку внутренний мир? Весь этот город - мой мир? Мир сов - мой мир? А где тогда я сейчас? И почему здесь так серо и уныло?

— Как же я устала… как же я хочу домой, по-настоящему домой!

За дверью, в коридоре послышался шум. Я обернулась и увидела стоящего на пороге Перу и Гарольда.

— Вы здесь?

— Да.

— А разве история не закончилась? Что еще?

Перу вздохнул:

— Даю одну попытку догадаться.

— Видимо что-то осталось недосказанным с тобой Гарольд? Что еще ты хочешь увидеть? Куда тебя провести под конец экскурсии? — я поднялась с места, готовая нести службу, не даром же присягала на верность. — Или ты, наконец, расскажешь, что ты хочешь, и зачем пришел?

— А почему нет? — Гарольд мне улыбнулся. — Я вообще могу тебе все рассказать.

— Он всего лишь приманка для тебя, сахаринка, — Перу скорчил такую физиономию, по которой стало понятно, какое ему доставляет наслаждение это сказать. — Мы тебя так обдурили, что слов нет!

— Вы с ума сошли?

И Гарольд и Перу засмеялись и переглянулись.

— Выкладывайте! — я сжала кулаки. — Что за шутки?!

— Подожди, не сердись. Вспомни, с чего все начиналось? Мы с тобой разговаривали в кинотеатре ночью, помнишь?

—Помню… — осторожно призналась я. — А как ты можешь об этом знать?

—Так, давай вернемся на еще более ранний срок.

— Что? Куда? — мое недоумении возрастало, и на Гарольда я смотрела уже едва ли не с ужасом.

— Ты любишь сочинять истории, романы всякие, придумки, где есть главные и неглавные герои, совершенно незначительные персонажи, приключения и так далее… — Перу перебил его и подошел ко мне ближе, усаживая меня обратно на диван. — Ты, конечно, главная героиня, героя тоже где-то нужно было брать. А тут на обложке журнала попался такой замечательный Гарольд Галл с красивыми, как звездное небо, глазами. А что, отчего бы прототипом не избрать его? А о чем роман-то?

— О чем-то наболевшем, — подхватил сам Гарольд, — о том, о чем всегда хотелось написать. Сколько можно молчать о мире сов, а? Столько молчала, а теперь есть шанс выговориться, и все это вместе с какой-нибудь замечательной историей о любви. Себя ты как-нибудь слепишь, я уже, считай, идеальный…

—Да, это ведь Гарольд тебя уговорил - зайти за дверь, на которой есть надпись “посторонним вход воспрещен”. И не одной, а вместе с ним!

— Подождите, я запуталась… у меня голова идет кругом…

— Только мир сов обвел тебя вокруг пальца, сахарная моя, без обмана здесь нельзя. Историю пишешь не ты, а он, и подвох ты скоро раскрыла - Гарольда ты взяла с собой не подозревая, что он придет как есть - со всем своим нелицеприятным прошлым.

— По жизни-то я кто? Совершенно не бездарный композитор, который с двенадцати лет стал курить траву, а к шестнадцати годам стал колоться. Драки, попойки, тюрьма, клиника. Господи, да и ты обычных людей в свой мир не пускаешь, что говорить о таких, как я? Но за красивые глаза ты это сделала… — он так улыбнулся, что я готова была вскочить и выцарапать ему эти глаза немедленно. — А дальше тебе деваться было некуда. И тебе пришлось водить меня по всем закоулкам.

— Перу, и ты обо всем этом знал с самого начала?

— Конечно. Но через твой проклятый забор не протиснется никто, кроме тебя, если только ты сама кого-то не приведешь, добровольно.

— Зачем? Зачем все это?