Не ходите, девки, замуж!

– Да, зато теперь она будет собираться в новой башне, около дороги, – заметила я.

Но на снесенный дом все-таки решила пойти посмотреть. Не каждый день с лица земли стирают всю твою жизнь, детство, юность и все такое прочее. Делать мне, в общем-то, было больше нечего. Три дня я просидела дома, вернее сказать, в квартире Владимира, пытаясь решить, что же мне все-таки следует предпринять дальше. Пыталась встретиться с ним в детском садике. Но Володя перестал водить туда Мусяку. Я отвечала на звонки коротко и сухо, никому не давая никаких пояснений. Я брала трубку только на тот случай, если позвонит Владимир, и не звонила никому сама, я просто не знала, что в такой ситуации вообще можно сказать. Сообщишь родителям, они потребуют, чтобы я бежала в милицию, писала бы какие-нибудь дикие заявления, затевала бы кровавую войну. Скажешь Верке – будет то же самое.

Я не знала, что делать, но одно понимала достаточно хорошо: воевать я точно не хочу. То и дело по телевизору передавали отчеты о громких семейных дрязгах. То известный актер украл ребенка у его собственной матери, то мать не дает ребенку видеться с отцом. То устраиваются режимы, решается с помощью суда, сколько часов и сколько раз в месяц родители могут видеться с ребенком. Ребенок в шоке, мама в шоке, папа в шоке, и все в конце концов несчастны. Все, что угодно, но только не так. Только не между мной и Владимиром. Что бы он ни пережил, я верила, что в конечном счете мы с ним сумеем договориться о мирном разрешении конфликта. Ради Мусяки. Я верила в это, хотя за три дня, которые я провела, скрываясь ото всех, моя вера и поубавилась, потому что от Владимира по-прежнему не было никаких вестей. И тут позвонила мама, и я решила все-таки пойти. Выйти по крайней мере на время. Чтобы не сойти с ума от этого дикого, дикого ожидания.

Странное ощущение – видеть, что дом, в котором ты родилась и выросла, исчез и больше не существует в этом мире. Удивительно, что меня при виде этого пустого места охватила не радость, а сожаление. Возникло непонятное ощущение: теперь у меня уж точно не осталось ничего своего. Все снесли, все разрушили. И как же мне дальше жить?

– Динка? – вдруг окликнул меня голос откуда-то издалека. Я обернулась и вдруг увидела Катерину. Она шла ко мне и улыбалась.

– Катерина? Привет, – удивилась я. Она выглядела гораздо лучше, чем тогда, в тот раз, когда я случайно столкнулась с ней у подъезда. И хотя она была по-прежнему неприятно худая и осунувшаяся, мертвенная бледность кожи ушла, появился румянец. Глаза сияли и блестели, и улыбка – как в старые добрые времена – освещала ее лицо. Мне было приятно видеть ее такой, и, глядя на нее сейчас, я вдруг окончательно убедилась, как далеко я ушла от тех времен, когда мы с ней были злейшими врагами. И как я скучаю по ней, на самом деле.

– Динка! Ты как тут оказалась? Тоже пришла посмотреть на обломки корабля?

– Ага. Кать, а ты прямо похорошела.

– А у тебя дубленка просто отличная.

– Это да.

– Муж подарил?

– Я же не замужем, – напомнила ей я.

– Ах да. Ну и правильно, и нечего за них, за козлов, замуж ходить. Одни только проблемы из-за них, да?

– С этим прямо не поспоришь, – грустно улыбнулась я.

Катерина осмотрелась вокруг, пристально вглядываясь в перспективу, открывшуюся за нашим снесенным домом.

– Странно, да? – спросила меня она, махнув рукой. – Как будто полжизни сломали.

– Да? У тебя тоже такое чувство? – удивилась я. – Знаешь, когда-то я думала, что буду радоваться, когда этот дом снесут. А сейчас меня какая-то даже ностальгия жрет. Непоследовательные мы, люди, существа.

– Не, я согласна немного погрустить, когда у меня большущая трешка у дороги, – ухмыльнулась она. – Только не настолько грустить, чтобы согласиться вернуть эту помойку нашу обратно.

– Ну, так далеко я тоже в ностальгии не захожу, – кивнула я.

Мы стояли и болтали, как будто бы и не было этих долгих лет вражды и злобы. И в какой-то момент я неожиданно даже для самой себя спросила:

– А как там Сосновский? Все в порядке?

– Ты хочешь знать? – хмыкнула удивленно она. – Ну, если так, то, может, пойдем в какое-нибудь кафе, там и поговорим? Чего мерзнуть-то.

– Действительно, – согласилась я.

– Или вообще, пошли ко мне? – вдруг предложила она.

– Нет. Это уж слишком, – закрутила головой я, но она схватила меня за руку и потащила против моей воли. Ну, точь-в-точь как когда-то. В школе, в институте. Моя Катерина в действии.

– Пошли, а то ты моих детей-то никогда не видела.

– Нет, это неудобно. Сама подумай, – упиралась я.

– Глупости все это. Неудобно. И вообще, расслабься, Динка. Его там нет.

– Нет? – растерялась я. – А где он, на работе?

– На работе? – расхохоталась она. – Ну когда это ты видела, чтобы Сосновский работал? Ты ж с ним жила, кажется?

– Да. Жила! – рассмеялась в ответ я. – И никогда он не работал, подлец. Господи, какая я дура была, Кать.

– Мы! Мы дуры были.