Не лги себе

Острой болезненной памятью рано осиротевшего ребенка Витя вдруг вспомнил свою мать. С тех пор как она умерла, прошло три года. Жили они тогда в Ленинграде на Моховой улице. Дом был серый, высокий, с каменными лестницами, очень гулкими, если на них засмеяться… И тесный, высокой коробкой двор тоже был гулким. Они жили на втором этаже, и когда мама пела, песни ее долетали до самого пятого этажа. Все соседи слушали ее голос. Папа говорил, что благодаря устройству двора соседям можно не ходить на мамины концерты. Витя с этим не соглашался. Как же тогда они увидят, какой красивой бывает мама в черном бархатном платье, с розовым жемчугом на открытой шее и лакированных туфлях?

Крутая тропинка привела их к небольшому пляжу. Витя, не обращая внимания на взрослых, разделся и бросился в воду. До чего же он худенький! Видно, плохо смотрит за ним та женщина.

— Папа, а ты?

— Будете купаться, Катя?

Раздеться при нем, да как же можно? Она выразила это столь красноречиво, что Антон Петрович и сам отказался от своего намерения.

— Что же, тогда посидим на песке. Рассказывайте мне об Успенске. ТЭЦ уже выстроили?

Катя вынуждена была признаться, что ничего об этом не знает, вот поедет скоро в отпуск повидаться с родными, тогда все и расскажет.

— Может, и мне вместе с вами? Страшно любопытно. Я люблю бывать в тех местах, где что-то начал. Сибиряки народ хороший, отзывчивый. Помните, как возили лес на шпалы?

— Вы тоже запомнили этот день? — удивилась Катя…

— В каком смысле? — быстро спросил Антон Петрович и проницательно посмотрел ей в лицо. Катя вспыхнула. Может, взять да и сказать ему всю правду разом? Ну хотя бы о том, что она подстерегала его вечерами на плотине.

— Антон Петрович, хотите, я расскажу вам одну тайну. Об одной успенской девушке.

— Если это чужая тайна, то зачем же ее рассказывать? Это, наверно, нехорошо? — глаза его добродушно смеялись.

Катя обиженно отвернулась. Чего же тут насмешничать, вроде бы подчеркивать, что он взрослый, а она совсем девчонка?

— Вы обиделись? Ну, простите. Рассказывайте вашу тайну, я не болтлив.

— Не буду я…

— Ну вот, и опять вы похожи на Зосю!

— Что? — вся замирая, спросила Катя. — Как вы сказали? Я похожа на вашу Зосю?

— Чем больше я смотрю на вас, тем больше в этом убеждаюсь. Она всю жизнь была ребенком.

Что угодно, но не ждала она этих слов. Выходит, врала Пелагея, разрисовывая портрет Зоси. Если б было так, как говорит Антон Петрович, то Пелагея выразилась бы так: «Да вот, чтобы лишних слов не тратить, на Катьку Уржумову она похожа!»

Кто же из них двоих говорит неправду?

— Так что за тайна, Катя?

— Девчонка одна успенская, наша работница, очень любила вас. Вы-то, конечно, не знали об этом. Она даже лучшей подруге в том не призналась. Вот я и думаю: как же это можно не знать, если тебя другой человек так любит?

— А что, если я знал? — тихо спросил Антон Петрович. — Что, если я догадался об этом в самую последнюю минуту? Катя, милая девочка, к чему эта таинственность? Да я понял тогда, что вы меня любите. Но что я мог сделать? Посмотрите на мои виски — они же седые. Какое право имею я на вашу молодость?

— Лучше бы мне не говорить, — в отчаянии прошептала Катя, — только себя опозорила…

— Нет, нет, — горячо запротестовал он, беря ее за руки. — Теперь я знаю, какая вы, Катя. Вам трудно будет жить на свете. Вы очень искренняя и щедрая. Ваше сердце не терпит скрытности, всех этих мещанских правил, придуманных ненужными людьми. Вы сказали мне о своих чувствах первая, и я благодарю вас за это.

Он привлек Катю к себе и крепко обнял.

— Не надо, Антон Петрович. Вон Витя смотрит…

— Ничего, я объясню ему потом. Странный, счастливый день. Говорят, бывают предчувствия. Черт возьми, какие там предчувствия! Никаких! Ну хотя бы какой-нибудь интересный сон приснился. Но мне ничего не снилось. Я спал как убитый. Зачем вы отнимаете руки? Я просто держу их в своих. Держу и глажу…

Витя вышел из воды и медленно приблизился к ним. Он не мигая, в упор, тяжелым недетским взглядом смотрел на Катю.

— Пойди сюда! — позвал его отец, нетерпеливый, как все счастливые. — Крабов, что ли, ловил? А мы тут с Катей все о Сибири говорили. Ведь хорошо там жилось, правда?

Витя неопределенно пожал худенькими плечами. Конечно, они вспоминали с отцом об Успенске, но не так же часто, как сегодня! Может, пока они жили в Крыму, там произошло что-нибудь особенное? Он спросил об этом у отца.

— Ну конечно, произошло! — весело вскричал отец, переглядываясь с Катей. — Там выстроили огромную новую трубу. Теплоцентраль построили. Там, где мы жили с тобой, живут новые люди. Кстати, кто там теперь директор, Катя?

— Я не знаю. Мама об этом не пишет.

— А вот мы все трое в отпуск туда поедем. Как ты на это смотришь, Витя?

Мальчик опять пожал плечами. Что за странный отец. Еще вчера шел разговор о том, что в отпуск они поедут на Кавказ.

— А помнишь, я говорил тебе, что в Сибири есть девушка, похожая на твою маму. Посмотри-ка, разве это не так?

Болезненная гримаска исказила остренькое лицо мальчика. И эта боль отозвалась в Катином сердце.