(Не) люби меня

На самом деле, мое желание было совсем иным. Вернее, мое главное желание было иным. Болезнь изменила многое. Я вдруг поняла, что неразумно желать того, с чем не сможешь справиться. Мне хотелось, чтобы король меня разлюбил, я мечтала освободиться от его власти — и вот небеса едва не предоставили мне такую возможность. Я могла погибнуть от мучительной болезни, или от яда, а могла стать страшной, как смертный грех… Тогда мои желания бы исполнились, но едва ли это меня порадовало. Переживая болезнь, а потом, готовясь умереть от яда, я окончательно поняла — я не хочу умирать. Я хочу жить. Наслаждаться солнечным светом, запахом цветов, любовью мужчины…

И все это я добирала сейчас, брала жадно, не думая о завтрашнем дне.

Я купалась в озере каждый день, и постепенно силы возвращались. А вместе с силами — и красота. Кожа снова стала гладкой, и я уже не вздрагивала, глядя на себя в зеркало. День мы с королем проводили в неторопливых прогулках пешком или ездили верхом взапуски. Иногда ловили рыбу, и король умел довести меня до бешенства, выдергивая из-под самого моего носа огромных форелей, в то время как мою наживку рыба презрительно обходила стороной. Мы нежились на солнце и обедали прямо на берегу, расстелив на песке покрывало, а ночью предавались любви с таким исступлением, словно остались последними людьми на этой земле.

Иногда мне и в самом деле казалось, что кроме нас никого нет в этом мире.

Рыцари, охранявшие наш покой, походили на бесшумные тени, а повар колдовал над блюдами в хижине, стоящей на расстоянии перелета стрелы от нашего дома.

В доме было всего три комнаты, со стенами, выбеленными известкой, а не обитыми тонким шелком, но мне спалось здесь крепче, чем на пуховых перинах в замке Ланвара. Как ни странно, король разделял мои чувства.

— Впервые мне так спокойно, — признался он как-то, когда мы бродили по щиколотку в воде и бросали хлебные крошки форелям, которые подплывали совершенно безбоязненно и почти высовывали из воды жадные рты.

— Меня беспокоит, что вы впервые так надолго оставили государство и подданных, — сказала я, задумчиво глядя, как расходятся круги по спокойной глади озера.

— Это ненадолго, — ответил Дидье. — Всего-то на пару недель. Пусть сын учится управлять, рано или поздно он наденет корону, — тут он замолчал, а потом добавил:

— Если ты не родишь мне сына.

— Нет, — тут же сказала я. — Не хочу, чтобы мой ребенок жил вашей жизнью.

— Она так плоха?

Я промолчала, но про себя подумала: «Твоя жизнь слишком тяжела и безрадостна, а я хотела бы, чтобы мои дети были счастливы. Если им суждено будет родиться на этом свете».

— Почему ты загрустила? — он обнял меня, беря двумя пальцами под подбородок. — Не думай ни о чем печальном, я хочу, чтобы ты наслаждалась и радовалась.

Доставь мне такое удовольствие.

— Мы так много говорим о своих желаниях сегодня, — сказала я и улыбнулась. — Если фея озера меня слышит, то я хочу, чтобы она совершила чудо и сотворила лютню, чтобы вы сыграли сегодня вечером для меня.

— Лютня будет к вечеру, — пообещал Дидье, — и помощь феи не понадобятся.

Справятся мои парни.

— Тогда вы сыграете ту мелодию, что сочинили сами… Если не обманываете меня, конечно.

— Которую придумал для тебя? Исполню все, что попросишь.

— А я буду танцевать для вас.

— Танцевать? — голос его вдруг стал хриплым, а глаза прищурились. Он притиснул меня к себе, и мы едва не упали, потеряв равновесие.

— Вам не нравятся танцы? — поддразнила я его. — В трактате о любви написано, что когда женщина хочет соблазнить мужчину, она танцует перед ним, — я повела плечами, словно уже танцевала, и Дидье подхватил меня на руки и понес к берегу.

— Лютня будет вечером, — сказал король, — и танцы тоже вечером. Но я не могу ждать до вечера, ты уж меня прости.

— Что же мне остается? Конечно, я прощаю вас, ваше величество, — ответила я, притворно вздохнув. — Ведь я ваша пленница. Хотя… это какая-то особая тюрьма, — я указала в сторону дома, — чем больше в ней томишься, тем больше она нравится.

— Это ты меня пленила, — сказал Дидье просто. — И сейчас я безумно хочу тебя, мой маленький тюремщик. Так что пощады не проси.

Я была уверена, что к вечеру у меня не останется сил после страстнои любви, но ужин и прогулка под первыми звездами настроили на романтический лад, и когда зажгли свечи, и мы остались одни, Дидье пожелал, чтобы я исполнила обещанное.

Он взял лютню и заиграл. Теперь знакомая мелодия о лунном свете не казалась мне пугающей. Теперь она была для меня просто прекрасной, и я начала танцевать — медленно, чувственно, снимая с себя одежду, как будто священнодействовала перед алтарем древнего божества.

Как и в первую нашу ночь, Дидье только что вышел из ванны, и волосы вились влажными кольцами, падая ему на плечи. Я знала, какие они на ощупь, я знала каждую частичку его тела, ведь я ласкала его всего — поцелуями, руками… Всего и везде.

На нем была только набедренная повязка, и он сидел на постели, перебирая струны, и серебристые каскады музыки заполнили маленький дом на озере, превратив его в самый настоящий дворец озерной феи.