(Не) люби меня

Я пришла в себя не скоро, потому что плечо совсем занемело. Я лежала неловко и боком, уткнувшись лицом в какую-то вонючую тряпку. Руки затекли, но когда я попробовала пошевелить ими, обнаружила, что мои запястья крепко связаны веревкой. Я была прикрыта покрывалом, но голую кожу колола жесткая подстилка.

Где я?..

Пытаясь приподняться, я застонала — голова немилосердно кружилась, во рту было сухо, и я чувствовала слабость и тошноту.

Вокруг было темно, и только в стенной нише теплился крохотный светильник.

Пахло сгоревшим жиром и сыростью.

— Пришла в себя? — услышала я женский голос. — Сейчас позову настоятельницу.

Настоятельница. Значит, я в монастыре. Как и грозились мятежники. Но что с королем? Жив ли он? Сердце мое болезненно сжалось. Королю непозволительны слабости, но Дидье позволил страсти захватить себя, это и послужило началом конца.

Скрипнула дверь и я услышала удаляющиеся шаги.

Подергав руками, я постаралась освободиться от веревок, но меня связали крепко, как ни пыталась — я не смогла ослабить узлы. Сев на постели, я огляделась.

Покрывало свалилось с меня, и я даже не могла его поднять. Я находилась в крохотной каменной комнатушке без окон, где стояли две грубые лежанки, на одной из которых я только что лежала. Настоящая келья — распятье на стене, колченогий табурет, на котором погнутый таз для умывания и кувшин с водой. Мне страшно хотелось пить, и я встала на колени, припав к краю кувшина. Вода был холодной, от нее заныли зубы, но в голове прояснилось.

Отбросив с лица рассыпавшиеся волосы, я кое-как проковыляла до двери и налегла на нее плечом.

Заперто.

Снова послышались шаги, и теперь гулкое эхо подсказало мне, что идут двое. Я заметалась по каменному мешку, не зная, что предпринять. Попытаться бежать, спрятавшись за дверь? Или толкнуть тех, кто войдет, чтобы выскочить в коридор?

Но далеко ли я убегу, голая? И куда мне бежать?..

Я села на постель, ожидая появления своих врагов. А то, что я оказалась не у друзей, не вызывало сомнений.

Дверь открылась, и вошли две женщины. Обе были одеты в темные одежды, подпоясанные веревками, одна из них держала свечу, подсвечивая другой. чтобы было видно, куда ступать.

— Кто вы и по какому праву держите меня здесь? — спросила я, стараясь не показывать страха.

Женщина, державшая свечу, подняла ее повыше, и я увидела худое болезненное лицо — с маленькими глазками, острым длинным носом и провалившимися губами, потому что у их обладательницы не было передних зубов.

— Вот, ведьма очнулась, — прошамкала она.

Вторая женщина подошла ближе и наклонилась, вглядываясь мне в лицо.

— Ты и правда красивая, — сказала она спокойно. — Не бойся, здесь с тобой обойдутся хорошо, если не станешь буйствовать и будешь слушаться.

— Где я? — потребовала я ответа.

— В монастыре святой Магдалины, — сказала настоятельница, сложив на животе пухлые, холеные руки.

— Если это — дом Божий, почему я связана? — спросила я. — Разве я пленница?

Разве это тюрьма?

Беззубая тоже подошла ближе, и свет упал на лицо настоятельницы — тоже пухлое и холеное, непроницаемое, и… очень похожее кое на кого.

— У меня, наверное, в глазах двоиться, — я не сдержала насмешки, — по-моему, вы из Кадарнов, добрая матушка.

— Ты угадала, — кивнула она, продолжая рассматривать меня с головы до ног. — Меня зовут мать Шоушаник, а этот монастырь существует на щедрые пожертвования моей дорогой сестры — нашей королевы Тегвин. Здесь находят пристанище грешницы, вот и тебя привело сюда провидение.

— Я здесь не по своей воле, — сказала я дерзко. — И не желаю находиться здесь. По какому праву вы удерживаете меня?

— Она смутьянка, — буркнула беззубая. — Я позову Эдит и Линду.

— Зови, — милостиво разрешила настоятельница.

Женщина со свечой ушла, а настоятельница возвышалась передо мной, как скала.

— В монастыре святой Магдалины свои правила, — начала она нараспев. — Ты подчиняешься старшим сестрам беспрекословно. Поддерживаешь опрятный вид. добросовестно выполняешь порученную тебе работу, ведешь себя скромно, не повышаешь голоса, не заговариваешь первой. За неповиновение тебя будут наказывать…

— Наказывать? — вскинулась я.

— Ты не должна перебивать меня, — сказала настоятельница. — Первый раз я прощу, но второй раз получишь десять ударов розгой. За сквернословие получишь двадцать ударов, а за драку — пятьдесят. Каждую субботу — осмотр у врача, за уклонение от осмотра — пятьдесят ударов розгой. С мужчинами быть тихой и ласковой. Если поступит жалоба, что ты была дерзка и отказывалась выполнять свои обязанности — получишь сто ударов.

— С какими мужчинами? — воскликнула я. — Это ведь монастырь

— Это монастырь святой Магдалины, — мягко напомнила мне настоятельница. — Блудницы вроде тебя находят здесь приют, и по милости королевы вам даже разрешается послабление в вашем грехе. По понедельникам, средам и пятницам вам позволяются сношения с мужчинами. В другое время общение с мужчинами запрещено. Нарушишь правило — наказание двадцать ударов розгой.

— Какие сношения?! — крикнула я, поднимаясь на ноги. — Я не желаю никаких сношений! Вы, верно, перепутали монастырь с борделем!