Не любо - не слушай

Празднуем мой день рожденья у Тёмы на даче. С институтом еще не совсем расплевались: у второго курса практика на ВЦ – мы с ними нянчимся. Но уж бакланим по полной программе. Вика пытается изобразить из себя подружку виновника торжества – мы с Тёмой ей не даем… много хочет. Спать не гоним – пусть скажет спасибо. Ветер ночной налетит, зашумит, разбросает пустые одноразовые стаканы и стихнет. А ты не зевай, наливай себе сам, я уже задолбался. Фонарь у калитки качается. Кто там стоит? Доллар, ты почему не лаешь? Доллар щетинится, пятится и молчит. Тощий чужой человек глухим голосом просит: налейте. Налили полный стакан. Выпил и не уходит. Чего еще? – Дайте план. –Нету, иди гуляй. – Вот у него! и вобще он ширяется. Показывает на Павлина. Ну и нюх! как у таможенного поросенка. Павлин вялым шагом подходит, дает ему что просил. Так вот, я не вру: двадцать три человека видели. Маньяк схватил Павлинову руку – разжать ее не дает и тащит к себе сквозь решетку. Ты, статуя командора, - начитанный Павлин говорит, - между прутьями я всё равно не пролезу. Отпусти… у тебя уже глюки! ложись в больницу. Мы отнимали Павлина у командора втроем: Тёма палкой ударил статую по руке, я вцепился в холодные ее пальцы, пытаясь разжать. Олег обхватил Павлина и со всей силы тянул от решетки прочь. Только когда алкаш исчез в темноте, Доллар решился тявкнуть.

Разместился я в старом корпусе,

удобства все в коридоре (автор),

выхожу на общий балкон. Вспоминаю писателей, которые здесь творили. Уйду из жизни – другой поэт будет смотреть в этот парк.

Почти по Муру: Those evening bells (автор).

Размышляю о том, какой подвиг совершает человек, терпеливо сносящий насмешки окружающих и продолжающий писать, пока не получит подобно мне всеобщего признанья.

Он имеет в виду свое вступленье в Московскую писательскую организацию (автор).

Идиот! Такие стихи как у тебя, в стране пишут минимум пятьдесят тысяч человек. Интернет это наглядно показал (Нина).

Висит в воздухе вроде чеширской кошки. Воздух – ее стихия: она водолеиха. Продолжает низводить Юрия – следующим текстом.

Ну, положим, в советское время ты мог бы переводить с подстрочником стихи поэтов малых народностей. В подлиннике звучит примерно так:

Тырдын тырдын тырдын тырдын тырдын тырдын природа,

Тырдын тырдын тырдын тырдын тырдын тырдын райком.

Тырдын тырдын тырдын тырдын тырдын тырдын народа,

Тырдын тырдын тырдын тырдын тырдын тырдын обком.

Но госзаказа больше нет. Что ты станешь делать со своей недавно проклюнувшейся способностью к версификации? (Нина)

Термины знает… где только набралась (автор).

Твои стихи – версификация нуднейшего подстрочника подсознанья. Поэтический нюдизм. Самовыражаясь, ты выражаешь зауряднейшую сущность (Нина).

Раскрылась, контра. Всё ясно: Юрия угрызает нестандартная тетка, смолоду косившая под дурочку. Плохи дела. Зря она на Юрия наезжает: его помешательство благородного свойства, и к тому же довольно распространенное. Кыш, кыш, пошла из воздуха. Нина исчезает – перед балконом темные туи.

Тёмкины предки вернулись из Испании – тут же примчались на дачу. Теперь в Испанию отправились мы с Тёмою, никому не сказавшись и денег у предков не взявши, даже у Тёминых, у крутых. Бомжуем, ночуем в парке, сидим на бесконечной скамейке с рисунками. Потом едем к морю, смотрим, как облака теснятся, и повторяем по очереди: Гибралтар… пролив Гибралтар. Синхронно плаваем и синхронно думаем: мы двадцать лет назад родились в стране, из которой не выпускали.

Писательские вдовы на скамейке перемывали кости умершим – не своим, как я понял, чужим. Они меня приняли благосклонно и даже устроили слушанье в холле второго этажа – я принес стулья из их номеров. Однако же, кроме вдов в расширенном составе – хватило б на пять или шесть скамеек – никто не пришел. Я был востребован как мужчина – это уже не новость – и не был востребован как поэт… вот это действительно новость… ведь объявленье висело. Вдовы что-то мне обещали: знакомый редактор, то се. Но, чувствуя ответственность перед будущими биографами, на опрометчивые шаги я не решился.

Вылитый Козьма Прутков… один к одному… нарочно не придумаешь (Нина).

Брысь, женщина! не подслушивай мыслей мужа! не решился – и хорошо… меньше сраму тебе и ему (автор).