Не любовница

Разогревать в очередной раз ёжики она постеснялась, хотя одна порция ещё оставалась. Решила приготовить то, что собиралась вчера, — спагетти с фаршем и томатным соусом, быстро и вкусно. Оксана больше всего любила такую еду: чтобы сытно и аппетитно, но недолго готовить.

Через пару минут, когда на плите уже стояла и грелась кастрюля с водой, а в сковородке аппетитно шкворчали помидоры, щедро сдобренные оливковым маслом, солью, щепоткой перца чили и базилика, за стол сел Алмазов. Выглядел он настолько довольным, что Оксана невольно заподозрила подвох. И покосилась на его чуть влажные волосы — видимо, умывался, чтобы освежиться, и намочил.

Но ещё сильнее волос и довольного лица её поразил внешний вид шефа. Оксана никогда не видела Михаила Борисовича вне офиса и в иной одежде, кроме костюмов — даже в то утро неделю назад он щеголял в привычных брюках, — а сейчас он сидел перед ней в обычных тёмно-серых джинсах и тонком шерстяном свитере серо-голубого цвета, в тон радостно блестящим глазам.

Это был абсолютно домашний вид, полный такого уюта, что Оксана едва не опрокинула в томатный соус бутылку с маслом. Поспешно отвернулась и, нервно облизнув губы, глубоко вздохнула, пытаясь унять разбушевавшееся сердце.

Всё нормально, это ничего не значит, ничего особенного не происходит…

«Да-а-а?!» — ревела интуиция, наседая на вяло трепыхающийся мозг, но Оксана изо всех сил старалась не обращать на неё внимания. В конце концов, Алмазов же ничего не делает. Сидит, молчит. Точнее, молчал…

— У тебя что-то случилось? — неожиданно спросил Михаил Борисович, и Оксана удивлённо замерла. Как это он заметил?.. — Мне показалось, ты грустная.

— Вам показалось, — вздохнула она, но шеф не отставал.

— Брось. Вечер, выходной день, а ты откуда-то возвращаешься печальная. Ещё и в таком платье.

Платье… Да, точно, платье! Она же не переоделась. Так и бегает тут по кухне в своём ярко-бордовом коротком платье из тонкой шерсти. И в тапочках с заячьими ушами. Вот же… какой позор… Неудивительно, что Алмазов такой довольный. Видимо, сидит и ржёт над ней про себя. Нелепая тощая и мелкая девчонка, которая решила, что сможет покорить незнакомого мужчину хотя бы стройными ногами, но ничего из этой затеи не получилось.

Стало так обидно, что слёзы навернулись на глаза, и Оксана неожиданно чуть слышно всхлипнула, перемешивая фарш с томатным соусом.

Позади сразу скрипнула табуретка, а потом…

Алмазов встал рядом, развернул Оксану лицом к себе и, внимательно посмотрев в её расстроенное лицо, нахмурился:

— Точно что-то случилось. Тебя кто-то обидел?

— Да ничего не случилось, — она решительно вывернулась из его рук обратно к плите и продолжила мешать фарш. — Всё нормально. Сядьте, сейчас будем есть.

— Сердишься, — констатировал Михаил Борисович и, положив ладонь на её спину, отчего Оксана непроизвольно напряглась и застыла, ощущая, как по телу бегут чувственные мурашки, поинтересовался: — Не на меня?

Говорил он ласковым голосом, и так же ласково гладил спину. И с каждым этим движением у Оксаны всё сильнее плавился мозг, превращаясь в какое-то дрожащее от удовольствия желе.

Но что-то соображающее там явно ещё оставалось, поэтому, вместо того чтобы просто стонать и всхлипывать, она слабым голосом ответила:

— Нет. Ездила в гости к подруге, знакомиться с одним мужчиной. Я ему не понравилась. И неудивительно.

Ладонь Алмазова тут же замерла, словно на что-то наткнувшись.

— Что-о-о? — протянул шеф голосом, полным такого искреннего возмущения, будто Оксана заявила, что увольняется и с завтрашнего дня не придёт на работу.

— Да, — вздохнула она невпопад, схватила дуршлаг, кастрюлю и пошла к раковине — сливать воду. — В общем, вы не одиноки. Для него я тоже оказалась непривлекательной.

Оксана слила воду, добавила сварившееся спагетти в соус, начала помешивать, но почти ничего не успела сделать — Алмазов внезапно отнял у неё кулинарную лопатку, положил на разделочную доску, бесцеремонно выключил плиту и, вновь развернув Оксану лицом к себе, обнял. Прижал к себе настолько крепко, что она едва не задохнулась, уткнувшись носом в его крепкую и широкую грудь.

— Забудь эту х**, которую я сказал, — почти прошипел Алмазов, вжимая Оксану в себя, поглаживая по спине, зарываясь пальцами в распущенные волосы. — Забудь, я тебя прошу! Это всё неправда. Ты очень красивая. Очень, Оксан.

— Михаил Бо…

— Просто Михаил, — отрезал он, не обращая внимания на её слабые попытки освободиться из объятий, несмотря на то что внутри них оказалось удивительно тепло и удобно. — Не надо, не трепыхайся, я не позволю себе лишнего. Только не с тобой, Птичка-Дюймовочка. Просто проведи со мной вечер, а потом я уеду.

Оксана застыла, слушая Алмазова — его тихий голос казался одновременно и уверенным, и полным опасений.

А потом кашлянула и спросила самое нелепое из всего, что можно было спросить:

— Птичка-Дюймовочка?..

— Да. — Кажется, Михаил Борисович улыбнулся. — Тебе очень подходит и то, и другое. Так что, накормишь меня ужином?

— Ужин! — почти подпрыгнула Оксана и, через силу отстранившись, схватила сковородку.