Не люди

Он лежал на скамье, на которую было брошено овчинное одеяло. Рядом сидела Хория. Она была голой, как и в тот момент, когда они уснули вместе. Её упругие островатые груди вздымались от тяжёлого дыхания, соски набухли от возбуждения. Дочь хозяина таверны медленно ласкала себя левой рукой, а правая её ладонь лежала в складках одеяла. На внутренней поверхности её бёдер засыхало семя, по подбородку стекала кровь.

— Ты чужой здесь, — сказала девушка, растягивая рассечённые губы в широкой улыбке. Её рот был полон крови, медленно сочащейся из разрезанного пополам языка. — Мы не любим чужаков. Друг говорил, что чужаки опасны. Друг говорил, что…

Она наклонилась к могильщику. Невесть откуда в её правой руке появился узкий нож. Должно быть, она прятала его в одеяле.

— …все чужаки должны умереть, — прошептала Хория на ухо могильщику.

Она подняла нож. Могильщик внутренне сжался, но был не в силах помешать удару — тело не слушало его.

Нож опустился… в алчно подставленный под удар рот Хории. Она вогнала его так глубоко, как могла, и упала, уронив лицо на грудь могильщику. Горячая липкая кровь заструилась по его коже, полилась на одеяло. Хория хрипела, стискивая в агонии бёдрами левую руку…

Велион проснулся. Нет, не от того, что Хория истекала кровью на его груди. Девушка, как и во сне, сидела рядом, и ласкала себя левой рукой. Но в правой её руке был член могильщика.

— Доброе утро, — сказала Хория, растягивая губы в улыбке.

Шрамы на правой щеке не давали ей улыбнуться широко, и выходила скорее кривая ухмылка. Но ничего зловещего в этой ухмылке не виделось.

— Доброе, — разлепил губы Велион. — Добрее не бывает.

Хория хихикнула и оседлала его. Её движения были размеренными и точными, они помогали забыть даже о ноющих ранах. Могильщик расслабился и прикрыл глаза. «Грёбаные сны, — думал он, — чёртов туман и чёртов карлик, наверное, заставили меня малость тронуться…».

Потом он подумал о Хории. О том, что он для неё выглядит так же странновато, как и она для него. Не уродливо, нет, непривычно. В конце концов, их отличают друг от друга только шрамы.

Велион провёл пальцами по узору на щеке Хории, та уткнулась в его ладонь носом и тихо застонала.

Они люди, просто люди. Пусть он проклял себя, надев украденные из сундука Халки перчатки. Пусть девчонка выросла на окраине могильника, а ублюдочный маг пытал её в своё удовольствие. Они остались людьми.

Как это часто бывало, могильщика встретили здесь камнями и проклятиями. Как обычно, его опасались и недолюбливали, вполне вероятно, что кто-то из местных до сих пор хочет его убить. Так было всегда. Во внешнем мире про могильщиков часто сочиняли байки и страшилки, говорили, что они ловят детей и насильно надевают на них перчатки, тем самым насылая проклятие на ни в чём не повинных людей. Шептались о том, будто они ходят по погостам и выкапывают трупы, чтобы насиловать — мол, костей в мёртвых городах им не хватает. Утверждали, что могильщики на зиму впадают в спячку на могильниках, а их высвободившиеся духи бродят по деревням, пугая добрых людей. Много чего говорили, много о чём врали.

Здесь про могильщиков никто не слышал. Местные просто испугались странно выглядящего чужака. Им заморочили голову, чтобы они оставались в добровольном заточении на протяжении поколений.

И всё же, особой разницы в отношении к Велиону не чувствовалось. Он по-прежнему был изгоем среди людей. Если его можно использовать, его используют. Как только он перестанет приносить пользу, его не захотят видеть здесь. Хории он показался интересным, и она захотела с ним переспать, но завтра на его месте будет другой. Такова человеческая натура. И по большей части это нормально.

Но пока Велион нужен им. Пока жив Друг. Пока Хасл не изменил это мертворождённое общество или не угробил его окончательно.