Не люди

Чёрные кожаные перчатки с широкими раструбами, доходящими почти до середины предплечья.

Хуторянин вскрикнул, роняя и перчатки, и кошель.

– Что это?

– Перчатки, – сказал Хасл, сглатывая.

Во рту охотника пересохло. Кружилась голова. Так, будто Зверь наведался в гости, или пришёл Друг. Но рядом не было ни того, ни другого.

– Забери кошель, а перчатки оставь здесь. От них пахнет дурной магией.

– А то я не почувствовал… – пробормотал Некпре, наклоняясь за кошелём.

– Я не хочу прочёсывать поле, – прошептал Жерев. Его глаза алчно поблёскивали, но в них читался и неподдельный ужас. – Давайте поделим деньги и уйдём.

– Деньги мы, конечно, поделим, – ответил Хасл. – Но сначала нужно всё-таки пройти по полю. Нас, в конце концов, четверо, и у нас много оружия.

На этот раз они шли плотной группой, опасливо оглядываясь по сторонам. Но, к собственному счастью, не нашли ничего, кроме мокрой травы и обрывков тумана. После они поделили деньги – каждому досталось по две с тремя четвертями кроны – и пошли обратно к холму. И каждый из них надеялся, что другая облава нашла и убила страшного чужака…

… в то же время понимая – они встретили бы его по дороге либо сюда, либо на хутор, а значит, он спрятался где-то в поле. Выходит, им ещё придётся вернуться сюда вечером.

Глава седьмая. Обитаемый могильник

Велион видел всяких тварей, что как-то умудрялись существовать на окраинах могильников. Встречал и изменённых магией чудовищ, обитающих в самих мёртвых городах. Людишки, живущие на окраине Бергатта, были самым нормальными из всех.

И самыми ненормальными одновременно.

Выглядели они сущими замухрышками – самый высокий из встреченных вчера могильщиком хуторян был буквально на пару дюймов выше пяти футов. Одевались либо в откровенные обноски, большей частью сшитые, скорее всего, из ещё довоенных костюмов, либо в грубо выделанные кожаные вещи. На первый взгляд, пребывание в непосредственной близости от такого большого могильника не повлияло на них. Хотя, может, низкий рост и был тем самым влиянием.

Но их лица...

Велион в своей прошлой жизни пару раз встречал жрецов Глеадвина. Глеадвин был тёмным божком, без всяких приукрас и со всеми вытекающими из этого факта обстоятельствами. Если какие-то божества требовали от своих покровителей носить определённые знаки или амулеты, другие – наносить на тела ритуальные татуировки, имеющие всевозможные смыслы, то жрецы Глеадвина, презирающие всё материальное, вынуждены были заниматься шрамированием. Сами их тела, фактически, являлись храмами богу. Как говорили жрецы, молитвы Глеадвину вырывались из их уст, любое устремление их тел являлось одновременно и службой ему, и выражением его воли в этом материальном мире. Сам божок жил по ту сторону Туманных Гор. Так зачем ему храмы, а жрецам богатые одежды? В то же время, жрецы оставались людьми, и чтобы не умереть, им нужна была еда, одежда и крыша над головой. Но жили они в откровенных трущобах, ели простую пищу, а одежду носили самую непритязательную. За свою службу они не брали ни золота, ни драгоценностей и не пытались получить политической выгоды. Даже секс практически не интересовал их.

Промышляли жрецы Глеадвина наёмными убийствами, и их откровенно боялись. А как не бояться наёмного убийцу, который не берёт денег за свою работу? Как не опасаться наёмного убийцу, слушающего своё странное божество, прежде чем выполнить заказ? Причём, бывали случаи, когда, приняв заказ, жрец убивал нанимателя, а не его жертву, потому что так ему сказал Глеадвин. Но к ним всё же рисковали обращаться, потому знали – если хоть один из жрецов принимал заказ, жертве не жить, и неважно, выполнит работу именно заключивший контракт жрец или любой другой.

В конце концов, они убили какую-то слишком крупную шишку, и на них ополчились всем миром. Перебили практически всех, а отличали жертв от обычных крестьян или пилигримов так же, как и сами жрецы друг друга – по сложным узорам шрамов, которыми покрывались лица и тела слуг Глеадвина.

Велион встретил двух из полутора десятков выживших после чистки, и ему показалось, что это слишком жестоко – вот так уродовать себя. У одного шрамы тянулись от уголков глаз к ушам, а оттуда – к нижней челюсти. Второй изрезал себе губы от носа до подбородка и вырезал полдюжины продольных полос на лбу.

Так вот, то, что делали со своими лицами жрецы Глеадвина, было просто-напросто детскими шалостями по сравнению с тем, что вытворяли с собой выжившие обитатели Бергатта. Их кожу на лицах местами буквально стёсывали до кости, на лбах и правых скулах были вырезаны глубокие узоры, и это не считая шрамов на левых щеках, оставленных сквозными порезами, которые, на первый взгляд, наносили абсолютно хаотично. Зачем эти несчастные уродцы делали подобное с собой, могильщику было совершенно не ясно. Но они делали. Наверное, потому что могли.