Не ломайся, девочка

Он бросает взгляд в сторону сейфа. Ну, ясно… Я слышала, как говорили, что он любит выпить и в карты поиграть. Видимо, выперли его, а он решил поживиться… в знакомом месте…

— Я… Я больше не буду, — выдавливает он.

— Больше тебе и не позволят! — гаркает Тихон. — Я тебя, сука, сгною!

— Прекрасти!

Стучу ладошкой Тихона по груди, там будто камень, пихаю его в сторону. Раскомандовался…

— Выверни передо мной сумку. Покажи, что ты ничего не украл, и уходи по-хорошему, — командую Степану. — И еще одно, ключи где взял?

— Дубликаты снял, — шлепает разбитыми губами.

Степан трясущимися руками выворачивает сумку, оставляет ключи у меня на столе и мятые сто рублей, сбегает.

— Это просто… воришка! Зачем ты его так отлупил? Он скрючился так, будто ты ему ребра сломал.

— Возможно, — кивает Тихон отрешенно. — Я…

Тихон падает на стул и прижимается затылком к стене.

— Я решил, что это из-за меня. Из-за того, что я делал, в прошлом. Против кого и для кого…

Он начинает мне рассказывать. Я и слушать о таких вещах не хочу. Волосы дыбом…

— Нет, замолчи! — пытаюсь закрыть ладонями его рот.

Он сжимает мои запястья пальцами и продолжает, продолжает рассказывать, пока голос не становится хриплым.

И если я раньше на него была зла, что он снова от моих претензий и вопросов увиливает, как-то мажет полутонами, то сейчас мне плохо от того, что я знаю.

— Ты… Дурак! Ты зачем мне такое рассказал! — ахаю. — Я эти ваши секреты знать не хочу. Мне не надо… Я… Боже! Ты во что впутался! Ты… Ты чем сейчас занимаешься?!

— Частная подрядная организация на службе у государства, — ухмыляется криво. — Меня оттуда только вперед ногами выпустят, Глаш. Я… реально не мог допустить, чтобы тебя впутали. Мне паршиво, что я ничем и никак в твоей жизни не принял участие. Ненавижу себя за это… — бросает яро, его аж трясет.

Сажусь рядом, притянув стул.

— И что теперь? Меня бумажки какие-то заставят подписывать? Про неразглашение?! Или как? Про тайны эти… Боже, — у меня аж испарина на лбу. — На детекторе проверят?! Выезд из страны закроют? А я… Я в отпуск летом хотела… На Кипр!

— Да зачем? Какие бумажки? Просто не говори никому. Я могу тебе доверять?

— Ну ты даешь! Тихон! — сердито смотрю на него. — Явился. Вывалил на меня столько…

Я встать хочу и уйти, но ноги не способны двигаться.

Мы молчим. Теперь я уже не злюсь, из меня вся злость улетучилась.

Есть только сожаление и немало его за Тихона: я и не подозревала, а он такой недоверчивый и скрытный стал, сразу на плохое подумал, был готов забить до смерти!

— Охранная система у тебя тут дерьмо. На пульт не надо отзваниваться, что ли? — уточняет.

— Не было необходимости ставить дорогое.

— Теперь есть. Я займусь, — обещает. — Не то к тебе любой работяга ввалиться может. С доступом к ключам. Глаш… Ты даже ключи не сменила, что ли?

— Не успела немного, — тушуюсь. — Столько всего навалилось… Так! Ты не командуй, здесь я босс.

— Да. И тебе идет.

Тихон тянется ко мне и, крепко обхватив за затылок, целует в губы.

— Прости.

Я в шоке от касаний его губ.

Забыла, какие они.

Забыла, какого это — целоваться с мужчиной, быть желанной.

Ведь дружеские поцелуи не в счет, а все остальное я не позволяла себе. Нет, не позволяла.

— Прости! Прости… — повторяет Тихон и целует между каждым «прости».

Целует, а я теряюсь… Разум твердит, что позволить Ему себя целовать после такого предательства — самое последнее, чем стоило бы мне заняться, что надо гнать его взашей.

Но как гнать саму себя, если хочется? Хочется поцелуев… Я о таких глупостях даже не думала, а с ним почему-то хочется.

И нравится, как он это делает — напористо, не деликатно, вкусно.

Сам трясется, его крупной дрожью по телу бьет, но он сдерживается и пытается быть деликатным. Для меня. Наверное, именно поэтому так рвано и тяжело дышит, на разрыв.

Отвечать ему не стоит, но я все-таки совершаю эту глупость.

Сердцу, вообще, нравится все то, что далеко от разума. То, что заставляет гореть, истосковавшись по простым радостям…

Глава 49

Аглая

Друзья у меня деликатные и понимающие, готовы поддержать меня во всем. Увидев, в каком растерянном состоянии я вернулась, лишних вопросов сразу же задавать не стали. Более того, Кристина сразу не ушла, осталась. Я обняла свою доченьку, она к этому времени уже проснулась, целовала ее и не хотела выпускать долго-долго!

— Мама, ты плачешь? — погладила меня в ответ. — Наверное, пальчик уколола? Дай подую… — предложила.

Ох, если бы только пальчик, моя хорошая.

Я сама себе сердце уколола. Снова насквозь… Зачем только слушала Тихона.

Вернее, он мне выбора не оставил, кроме как выслушать.

Выслушать и понять, что у правды не одно лицо, а тысячи, и у каждого оно — свое.

Уколола сердце, позволив Тихону поцеловать себя. Сама же потом строго оттолкнула, он удержал.

Просто обнял и держал, дышал хрипло, сердце его бомбило в грудную клетку. Словно за двоих бомбило, пока мое собственное сердце замерло и не билось то ли от шока, то ли от того, что вспомнило, каково это — быть желанной.