Не ломайся, девочка

Взгляд падает на шкафчик, раскрываю, там небольшая аптечка. Кое-что имеется. Вата, зеленка, перекись, пластырь.

Беру со вздохом.

Просто обработаю голову дурака, и все на этом.

— Присядь, — киваю на диван.

Тихон слушается. Встав перед ним, беру необходимое, поливая рану на голове перекисью, осторожно собираю ваткой, снова лью, пока не перестает пениться. Потом — зеленка.

— Жжется, — морщится, как ребенок.

И… ррраз — загребущие руки мне на талию.

— Руки.

— Голова кружится.

— Врешь.

— Кружится, — упрямится.

* * *

Потом сажусь на диван, отодвинувшись, Тихон предлагает минералки, не отказываюсь.

Пью.

Становится легче и накатывает спокойствие. Или это просто бессилие? Слишком много эмоций для одного вечера.

Слишком много откровений, не знаю, можно ли ему верить?

Сердце верит.

Разум шепчет слова против, обвиняет: глупое сердце, ему только дай повод обмануться!

Я на перепутье. Надо все уложить, обдумать…

Чтобы отвлечься, спрашиваю о другом:

— Надеюсь, у твоего кретинистого друга хватит ума, чтобы открыть эту чертову дверь завтра утром?!

— Он не идиот. Откроет, конечно же. Если не поспешит, я его из-под земли достану и раскатаю, — бросает с угрозой. — Не посмотрю, что друг. Так… — переводит дыхание. — Хватит о нем. Расскажи о Нике. Какая она? Дай фотки… — просит.

— Ты же хакер и пас ситуацию. Ты же все знаешь! Наверное, и в телефон мой залез, подлец.

— Был соблазн, — признается. — Но я не лез. С трудом держался. Только гостем у тебя на странице бывал. Клянусь. Дай посмотреть? — просит. — Есть же фото и видео не для всех. Твои самые любимые. Дай, а? Пожалуйста…

Просит проникновенно и смотрит так, что у меня сердце кровью обливается.

— Учти, это ничего не значит. Я тебя не простила и к дочке своей приближаться с рассказами о том, что ты — папаша, не позволяю!

— Да понял я, понял. Покажешь?

— У меня телефон вот-вот сядет.

— Но посмотреть кое-что хватит же, а? Глаш… Малыха, прошу.

Внутри припекает от этого его «малыха» и совсем чуть-чуть, но пьянит голову.

Показываю ему несколько самых-самых любимых фото и видео.

Волнуюсь, будто сдаю экзамен. Какого черта, а?

Это он… Он волноваться должен.

Чуть присмотревшись, понимаю, что у Тихона пот по вискам катится и над губой собрался.

— У тебя температура? Или знобит после падения?

— Нет. Просто… — возвращает телефон. — Просто пиздецом накрывает, сколько я всего пропустил.

Сказав это, Тихон отсаживается на другой край дивана и просто опускает лицо в ладони, упершись локтями в колени. Его потряхивает, плечи дрожат.

Что мне до его отчаяния и запоздалого чувства вины? Что мне до совести, которая его гложет!

Плевать…

Но слезы дрожат в горле.

Опять плачу…

Теперь уже по тому, чему не суждено было свершиться, по тем мечтам, которые оказались погребены глубоко под пеплом разочарования.

Плачу о нас, о дочери без отца, о полной семье и о счастье, которое не сбылось.

* * *

Тихон

Сердце на ошметки. Душа в крови…

Малыха моя буянила долго, кричала, ругалась… Потом плакала, пока не заснула.

Поеживается во сне. От прохлады.

Расул, гондон!

Придурок, а… Ничего лучше не придумал, чем нас здесь закрыть?

Стягиваю с себя пиджак, осторожно накрывая Глашу.

Бурчит что-то во сне и натягивает пиджак решительно.

Я замираю, смотреть на нее до сих пор страшно: вдруг нельзя! Но смотрю…

Сажусь осторожно, долго не могу успокоиться. Если быть честным, совсем не могу успокоиться.

Потом ложусь осторожно, глаза закрываю, дышу.

На самом краю держусь. С трудом. Тепло ее манит. Каждый кусочек заледеневшей души к ней тянется…

Действую по миллиметру. Словно сапер на заминированном поле, вслепую передвигаюсь…

С крайней осторожностью подкладываю Глаше под голову свой локоть, обнимаю.

Спит и, чувствую, как она даже во сне обиженно огнем в мою грудь дышит…

Мне и деваться некуда: потерплю, подожду. Добьюсь…

Снова тебя добьюсь, малыха!

Глава 47

Тихон

Замок открывается едва слышно, но я слышу этот звук и замираю. Внутри все обрывается, но внешне виду не подаю. Много раз так застывал, едва живым, думая, что вот-вот спалюсь на задании, сотни раз на волосок от смерти…

Эта привычка быть всегда настороже, слушать и слышать, даже во сне, что творится вокруг. Можно даже сказать, я не сплю, давно полноценно спать разучился, лишь поверхностно дремлю.

— Кажется, не убили друг друга. Уже и до обнимашек дошли, — слышится шепот Расула.

Я осторожно поворачиваю голову в его сторону.

— Уйди, а! — шиплю только губами.

Встаю, стараясь Глашу не разбудить. На цыпочках крадусь.

— Я тебе голову откручу и дам поиграть ею в футбол твоему сыну!

Осторожно дверь тяну, но не закрываю до щелчка. Толкаю Расула в плечо, кипя.

— Убью! Убью, нах… Ты что придумал, а?!

Расул отступает по коридору, добираемся до лестницы, тут я уже его хватаю за лацканы пиджака, трясу.

— Охренел!

— Вы, кажется, оба еще живы, — ухмыляется. — Должны были поговорить!

— Ты… — снова смотрю на него с былой ненавистью.