Не лучше ли объясниться?

— Конечно нет, ты похожа на фею. — Теперь он посмотрел на Пейшенс холодно и угрожающе. Пусть посмеет смеяться над этим! Но она не смеялась; она улыбалась, и у него сдавило в груди, как от боли или невыносимого наслаждения, от которого сжимается сердце. Сейчас теплая, дивная улыбка предназначалась ему, и это было такое счастье, словно ему подарили радугу.

Он не встречал никого, кто бы улыбался так. Улыбка Фионы была просто движением губ; в ней не было тепла — иногда вежливость, иногда чувственность, да часто — издевка. Он только теперь начинал понимать, как мало тепла было в его жизни вообще, как он сильно нуждался в нем, сам того не сознавая.

— Здесь становится холодно. Пойдемте, стол уже накрыт, — сказала Джеймсу Пейшенс.

Дети побежали вперед. Колин мрачно спросил:

— А я? Могу я войти или нет?

— Сначала извинись перед мистером Ормондом за то, что ударил его.

— Даже и не надейся. Все равно я с ним за один стол не сяду.

Он двинулся прочь по дорожке, и Пейшенс вздохнула.

— Господи, теперь будет дуться. — Взглянув на Джеймса, она спросила: — Колин вас сильно ударил?

Он потрогал скулу.

— Только синяк.

— Я приложу что-нибудь холодное, — пообещала она.

Подхватив пакет с подарками, Джеймс пошел за ней в дом, любуясь грацией движений ее гибкого тела в зелено-синем платье, обвивающем стройные ноги. Она была как сама весна.

— Ваше платье тоже очень красивое, — грубовато заметил он, и девушка оглянулась через плечо, улыбаясь.

Под таким углом ее лицо было почти прекрасным.

— И снова — ваша мать, — сказала она. — Обычно я ношу джинсы, как вы, наверно, заметили. Они дешевле и носятся лучше любой другой одежды. Я должна быть практичной — слишком много приходится работать. Когда ваша мать выяснила, что мне нечего надеть на день рождения, она сшила это платье в подарок.

— Понятия не имел, что она хорошо шьет. — Впрочем, что он знает о матери? Ее жизнь совершенно ему неизвестна. Они чужие люди. Как она могла ожидать другого отношения спустя столько лет?

— Она шьет на нашей старой машинке. Вообще чудо, что эта штука работает. Она сто лет пролежала на чердаке, но Джо — волшебник во всем, что касается техники. Он смазал ее и настроил, и с тех пор ваша мать шьет для всех. Кажется, она получает от этого удовольствие. Она не может долго быть на ногах из-за артрита. Ей приходится работать медленно, потому что руки часто распухают, но мне кажется, что работа идет на пользу ее суставам. К тому же она чувствует себя лучше, когда занята, а не просто сидит в кресле, читая или глядя в телевизор.

Я поддерживаю все хобби моих подопечных: рисование или работу на огороде. А еще они делают домашнее вино. Им нравится работать и чувствовать себя независимыми. Приятно пообщаться с людьми, но иногда каждому нужно побыть в одиночестве.

— А вы? Сколько у вас времени на одиночество?

Она состроила рожицу и рассмеялась.

— Не много.

Они вошли в столовую, и все присутствующие подняли головы и улыбнулись, приветствуя их. Джеймс улыбнулся в ответ и сказал:

— Добрый всем вечер. — Он очень хорошо помнил, как покинул этот дом в прошлый раз. Разумеется, все знали и говорили о том, как он ушел, хлопнув дверью.

Но все улыбались вполне дружелюбно и хором ответили: «Здравствуйте!»

Дети не сидели за столом; они столпились вокруг птичьей клетки на старой дубовой тумбочке. Канарейки весело пели, и, к ужасу Джеймса, из их клетки во все стороны летела шелуха.

— Надеюсь, птицы не будут слишком вам досаждать, — неловко обратился он к Пейшенс.

— Они очаровательны — правда? — Она улыбнулась всем, сидящим за столом, и старики закивали.

— Очень милые, — сказала одна из пожилых леди. — И мне очень нравится слушать, как они поют, от этого в доме веселее.

— У меня в комнате есть пара попугайчиков, — сказала Лавиния. — Вы должны их послушать! Тараторят без умолку, правда, не все, что они говорят, подходит для приличной компании.

— Можно говорить с птицами, а можно и с рыбами, — сказал Джо.

— Я могу, — сказал Тоби.

— И что они отвечают? — подначил Джо.

— Конечно, они не говорят, но всегда подплывают и смотрят на меня, — возразил Тоби.

— Еще бы. Как не посмотреть на придурка. А ты и есть придурок. Разговаривать с рыбами!

— Вы сидите рядом со мной, — позвала Эмми, и Джеймс протиснулся на другую сторону стола к свободному стулу. Только устроившись там, он осознал, что сидит рядом с матерью.

Он вспыхнул, когда она сказала:

— Спасибо, что пришел, Джеймс. Я боялась, что не придешь.

Он не знал, что сказать в ответ, но, к счастью, вспомнил о коробках и поставил перед ней ту, что была перевязана зеленой лентой.

— С днем рождения.

Все замолчали, наблюдая. Порозовевшая от смущения Рут Ормонд начала возиться с коробкой, и Джеймс наконец заметил, как распухли от артрита ее суставы. В прошлый раз он увидел только, что на руках больше нет колец.

— Позвольте мне, — сказал он, отбирая коробку, и распаковал ее, прежде чем вернуть.

Первым она достала флакон духов. В глазах, поднятых к сыну, блестели слезы.

— Ты помнишь мои любимые духи! Сколько лет уже я ими не душилась! Я не могла позволить себе такую роскошь.