Не мамкай!

Я собирала дочь на сборы и гадала, как это мы в детстве не умерли от обезвоживания, когда повсюду не стояли кулеры с водой? И не заразились всеми болезнями, пользуясь туалетом на улице, серой и грязной туалетной бумагой, а то и смятой газетой. Как мы вообще выжили, объедаясь сырым тестом, зелеными яблоками и грязной морковкой. Мы в детстве ели сырую кукурузу, за обе щеки уминали молодой горох и сваренную в тазу, где стирали белье, цветную капусту. Капуста была с привкусом хозяйственного мыла, но кого это волновало?

Я помню, как тяжело заболела в лагере и потеряла голос. Кого это интересовало? Никого. Моя подружка сломала в лагере руку, неудачно упав во время «веселых стартов». Гипс ей поставили дня через три. Порезы, синяки, ушибы, включая травмы головы, вообще не заслуживали внимания. Ни у кого – ни у вожатых, ни у детей – мысли не закрадывалось немедленно сообщать родителям о проблемах со здоровьем или каких-то происшествиях.

Недавно услышала рассказ одного знакомого папы. В семье завели котенка, уступив просьбам дочек. Котенок, естественно, царапался. Девочки приходили и демонстрировали папе царапины на руках.

– Да какие это царапины? Я же помню, как моя кошка драла. Все руки в крови были! Царапины месяцами не заживали, – пустился в воспоминания отец семейства, который вяло отреагировал на жалобы дочек, за что получил выговор от жены.

Инстинкты, полученные в детстве навыки выживания не забываются. Они вдруг всплывают из глубин подсознания и заставляют действовать. Я, раскладывая вещи дочери в выбранной комнате, заняла две лучшие верхние полки в шкафу, удобный крючок в ванной и попросила у горничной тети Люды дополнительную тумбочку и вешалки. Тумбочки я поставила одну на другую – так, как делала в детстве. Тетя Люда смотрела с явным одобрением.

Мой муж, никогда не бывавший в лагерях и на турбазах, никогда не живший в комнате даже с тремя, не то что пятнадцатью соседями, пребывал в ступоре. Смотрел на меня с ужасом, как на постороннюю женщину, которая ведет себя как минимум неприлично.

– Сима, если другим девочкам нужно будет место для вещей, поделись, – сказал он.

Мы с тренером и тетей Людой посмотрели на него как на больного. Кто же делится местом в тумбочке? Едой – да, это святое. Лаком для ногтей, юбкой для дискотеки – незыблемое правило. Но не местом на полке.

– Шмон будете устраивать? – спросила я тренера, нервно хохотнув.

– Будем, – рассмеялась та.

Муж чуть в обморок не упал, услышав, как мать его любимой дочери и тренер общаются на тюремном жаргоне и прекрасно друг друга понимают.

Я знаю все места, где могут быть спрятаны конфеты, куски хлеба, шоколадки. А у детей постарше – сигареты, карты, бутылки портвейна. Я на автомате, инстинкте, прощупала простынь на предмет скручивания, чтобы имелась возможность передать еду с одного этажа на другой – отличные простыни, явно из прошлого века, все заломы видны. К собственному ужасу, вспомнила, что забыла захватить грелку. Ценнейшая вещь в подростковых поездках. В нее можно перелить спирт, стыренный в кабинете медсестры. А спирт – средство от всех болезней. Можно внутрь в разведенном виде, можно наружно. Обезболивающее и антисептик. Не говоря уже про эксперименты с настойками. Мы в лагерях бросали в спирт ворованные вишни, разбавляли выдавленным из ягод соком, добавляли воду. Полученный напиток считался «девочкиным».

– Грелку забыла, – сказала я вслух.

Тренер нервно хохотнула, тут же догадавшись, какие мысли бродят в моей голове. Муж, естественно, не понял:

– Зачем грелка? Тут и так душно, – посетовал он, безуспешно пытаясь открыть забитую намертво фрамугу второго окна. Первое он уже распахнул настежь, устроив глобальное проветривание.

– Девочки, у нас в номере унитаз течет! – закричала одна из мам.

– В том номере даже форточка не открывается, – сообщил мой муж, будто речь шла о вселенской катастрофе.

– Душ в пятнадцатом брызгает на всю ванную! – крикнула еще одна мама.

– В шестнадцатом вообще только холодная течет!

– Потерпите, сейчас тепленькая пойдет.

– Как они жить тут будут, – причитал муж. В номере, выбранном для дочери, имелись и горячая вода, и не стреляющий в стены душ, и даже одно открывающееся окно.

Мы выходили из здания пансионата с еще одной семьей. И муж моей приятельницы, увидев продовольственную палатку на выходе с территории, аж подпрыгнул от радости.

– Везет же! А мы пять километров пробегали до палатки, – вспомнил он.

– Мы не бегали, на пирожки из столовой менялись. Три пирожка с джемом – одна пластинка жвачки, один пирожок с мясом – вафли, пирожок с мясом плюс с капустой – халва в шоколаде, – припомнила я свое лагерное детство.

– А у них будет «королевская ночь»? – спросил у меня муж приятельницы.

– Не знаю. Надо им еще туалетной бумаги привезти и зубной пасты. Тогда будет. Вы в карты на что играли? – поддержала разговор я.

– На еду, конечно. На сладкие кукурузные палочки, – тут же ответил супруг приятельницы.

– Ну вы пижоны. А мы на сгущенку из родительских посылок, – хмыкнула я.