Не мешайте девушке упасть

Однажды я ехал через Мон-Сепи. Вот это туннель. Всем туннелям туннель. Если в качестве попутчицы вы имеете красивую куколку, вы можете спокойно рассказывать ей, что говорил Адам Еве в тот день, когда они играли в папу-маму. Но если вы один — пардон: вам остается только закрыть моргалы и задать храпака. В этом чертовом туннеле собралась вся чернота того уголка Альп. Тьма непроглядная!

Постепенно начинает светлеть.

Я открываю глаза и изрекаю:

— Мы выехали из туннеля.

Моргаю. Солнце проникает во все мое тело. Чувствую на щеках что-то теплое, нежное и ласкающее. Мне требуется чертовски много времени, чтобы понять, что это дыхание Фелиси. Мои мысли тут же встают в ряд, как послушные девочки.

— Ну что, я выкарабкаюсь?

— Да, малыш, — шепчет Фелиси.

Могу вам сказать, что от облегчения я выдыхаю столько воздуха, что его бы хватило, чтобы надуть дирижабль. Но тут в моих кишках загорается жуткая боль. Сразу же подходит очень хорошенькая малышка со шприцем в руке, снимает с меня одеяло и втыкает мне в задницу иглу. Эффект не заставляет себя ждать: боль исчезает, и я чувствую себя веселым.

— Слушай, ма, — говорю я Фелиси, — ты, наверное, думаешь, что я влез в какую-нибудь политическую историю… Это не так, честное слово, и я не знаю, почему тот парень нашпиговал мое пузо свинцом.

Фелиси вытирает с моего лба пот и говорит:

— Не волнуйся.

Но она быстро понимает, что ее совет производит на меня такое же впечатление, как стихи на корову. Она меня знает, и ей известно, что я не могу не психовать, когда меня пытается кокнуть первый встречный…

— Что ты хотел сказать этой странной фразой: «Я понял его глаза»? — спрашивает она. — Ты повторял ее несколько дней…

Я подскакиваю:

— Несколько дней! Так сколько же я тут провалялся?

— Три недели.

Я не верю своим ушам.

— Это правда, — шепчет Фелиси. — Ах, мой бедный малыш, я так перепугалась…

Я раздумываю над вопросом, который она мне задала.

— "Я понял его глаза" означает, что, прежде чем тот тип начал стрелять, я заметил в его взгляде огонек, который горит в глазах тех, кто собирается прикончить себе подобного. Я не могу это объяснить, но ошибиться невозможно…

Закончив говорить, я улавливаю легкий шорох в глубине комнаты. Немного поворачиваюсь и замечаю моего коллегу Берлие, разговаривающего с толстым коротышкой в белом халате.

Мой приятель подходит ко мне.

— Ну что, теперь ты работаешь мишенью?

У него торжественный вид. Лысый череп тихо поблескивает при свете ламп, большой нос шевелится, в синих глазах, спокойных и наблюдательных, горит огонек любопытства. Он явно не понимает, как это Сан-А, ас из асов, мог так подставиться.

— Слушай, — шепчу я, — у меня на пузе должна быть отличная «молния», так что извини, но смеяться мне больно..

Его аристократическое лицо оживляется.

— Так что же с тобой произошло? Признаюсь, я ничего не понимаю. После воздушного налета тебя нашли в вагоне метро, плавающим в собственной крови, как выражаются газетчики. Прости мое любопытство, но я бы хотел знать, как ты дал себя подстрелить.

Я быстро выкладываю свою историю.

Берлие отводит глаза.

— У тебя есть соображения о том, почему это случилось?

Понимаю, к чему он клонит.

— Никаких. С самого начала оккупации я сижу тихо. Если бы ты мог меня просветить, то доставил бы мне большое удовольствие.

Он наклоняется ко мне.

— Не мели чушь. Ты состоишь в подпольной группе?

Тут я начинаю злиться.

— Ты совсем чокнутый! Я же тебе говорю, что сидел тихо, как новорожденный. Спроси Фелиси… Я не выхожу из дома. Мне даже кажется, что в моих мозгах начали расти грибы. Слушай, ты же знаешь, что от такого старого друга, как ты, я бы не стал ничего скрывать! Эта стрельба в метро оставляет меня в полном недоумении.

На этот раз Берлие, похоже, поверил.

— Ничего не понимаю, — говорит он.

В этот момент меня охватывает слабость. Ко мне приближается медсестра.

— Его лучше оставить в покое, — говорит она. — На сегодня хватит.

Она наклоняется надо мной, и это позволяет мне увидеть, что груди у нее — просто пальчики оближешь. Она дает мне понюхать какую-то гадость, и я сразу же чувствую себя лучше.

— Слушай, Поль, — говорю я коллеге, — как только я смогу держаться в вертикальном положении, моей первой заботой будет найти мужика, принявшего мой пупок за «десятку» своей мишени. Хочу тебе сказать сразу, что, когда я его найду, — изрешечу, как дуршлаг.

Пока Берлие чешет затылок, я любуюсь своей сиделкой. Я пока еще не знаю, в какой больнице нахожусь, но могу вас уверить — дело здесь поставлено отлично. Если эта девчоночка не является сестрой-близнецом Мисс Европы, то тогда она уж точно — модель Жана-Габриеля Домерга. Люблю платиновых блондинок с такими формами и с такими белыми зубами. В голом виде она должна очень радовать глаз…

Что особо приятно — у этой киски совсем не строгий вид. Она охотно смотрит на меня и улыбается с выражением, которое не нуждается в комментариях.

— Послушай, — спрашивает вдруг мой коллега, — может, кто-то хочет тебе отомстить?

Он, очевидно, шутит.