Не мешайте девушке упасть

Я делюсь с Жизель своей точкой зрения, и она заявляет, что согласна со мной. Девушки всегда с вами согласны, когда вы им что-то предлагаете.

Гарсон приносит заказ. Все идет хорошо; с хорошим ужином и каламбурами часто достигаешь своих целей. Мои, как вы догадываетесь, заключаются в том, чтобы убедить медсестренку прогуляться со мной до уютного места, где я смогу в спокойной обстановке рассказать ей о том, что проделал с Хименой Родриго после того, как кокнул ее предка.

Мои дела идут как нельзя лучше. Жизель смотрит на меня все более нежно. Я знаю одного парня, которому в самое ближайшее время будет не до скуки…

Эта малышка мне нравится. Если бы я был, как все, то без колебаний оделся бы под клоуна за главным столом и повел ее к мэру. Только по-настоящему. После свадьбы мы бы открыли кафе. Жизель бросила бы работу в больнице, сидела б за кассой и вязала километры носков. А я наливал бы выпивку и резался с клиентами в белот3. Это могло бы быть мечтой многих… Вот только Сан-Антонио создан для совсем другой жизни. Опять вопрос о судьбе и предназначении каждого. Я машинально подношу руку к заднему карману, проверяя, там ли моя пушка. После выписки из больницы я с ней больше не расстаюсь. Она там. Я ласково поглаживаю ее морду. Она славная зверюшка. Я ее очень люблю, и мы с ней добрые друзья.

За десертом появляется мужик, прикинутый, как деревенщина, и спрашивает, не желают ли гости жениха и невесты послушать немного музыки. Разумеется, гости орут, что желают.

Тогда мужик делает знак своему приятелю и оба влезают на стол: первый с аккордеоном, второй с саксофоном, и начинают играть «Турецкий марш».

У них неплохо получается. Сотрапезники аплодируют… В этот момент аккордеонист говорит, что, если почтенное собрание позволит, его друг сыграет вещь своего сочинения. Почтенное собрание готово позволить все, что угодно. Саксофонист начинает свое произведение, напоминающее арабскую музыку. Медленная монотонная мелодия обрывается и уступает место какому-то бормотанию. Я внимательно слушаю, стараясь найти хоть что-то напоминающее связную мелодическую линию.

— Это бледная имитация новоорлеанского джаза, — шепчет мне Жизель.

Я делаю ей знак замолчать, быстро достаю из кармана карандаш и принимаюсь делать заметки на скатерти. Ошибки быть не может: этот хренов саксофонист и не думал подражать американским неграм. Я вам скажу, что он делает: передает сигналы морзянки. Поскольку я знаю ее досконально, то записываю передачу точно. Согласитесь, — придумано хитро!

Моя спутница, ничего не понимая, смотрит, как я вычерчиваю тире и точки. Она собирается задать мне вопрос, но я делаю ей знак закрыть рот на задвижку.

Наконец музыкант-радист заканчивает свою композицию и вместе с напарником затягивает «Улицу нашей любви». Я заказываю вино для Жизель и двойной коньяк для любимого сына Фелиси. Потягивая его, я перевожу сообщение на нормальный язык. Это занимает не много времени и дает следующее: «Сегодня вечером, улица Жубер, дом 14, 4 этаж, дверь слева».

— Объясните мне все-таки, — говорит Жизель, — что все это значит.

Чтобы удовлетворить ее любопытство, я рассказывают своем открытии. Сестричка сидит остолбенев.

— Ничего себе! — наконец восклицает она. — Вы раскрыли это в одиночку?

Я не отвечаю и рассматриваю ужинающих, одновременно задавая самому себе вопрос: к кому из них обращался саксофонист. Понять это невозможно. У всех раскрасневшиеся физиономии, все выглядят любителями хорошо пожить, озабоченными только тем, как бы поскорее попробовать форель с жареным луком.

— Вы думаете, что это трюк группы Сопротивления? — спрашивает девушка.

— По-моему, похоже на то.

— А как вы считаете, почему саксофонист посылал сообщение азбукой морзе, вместо того чтобы незаметно передать записку?

— Возможно, он не знает, кому адресовано его сообщение.

Малышка в сильном возбуждении. Для нее это самое большое приключение в жизни… Она бы не поменяла свое теперешнее место на работу поставщицы стульев в церковь Сент-Огюстен. Меня же эта история нервирует. Как голодная собака нюхом чует фазанью ножку, я чую здесь какую-то авантюру. Мое бездействие в последние годы меня раздражает. Я ощущаю щекотку под черепком и в ладонях.

— Что вы собираетесь делать?

Ее вопрос только усиливает мою нервозность.

— А что, по-вашему, я должен делать? — спрашиваю я с легким раздражением. — Бежать в гестапо докладывать, что тут затевается? Я не стукач, а тем более не предатель…

Мой резкий выпад расстроил ее.

— Ну, моя маленькая Жизель, простите меня. Вы должны понимать, что ситуация очень деликатная Конечно, если бы подобный случай произошел до войны, я бы поднял на ноги все службы, потому что тогда ошибиться было невозможно: подобный прием может использовать только тайная организация. Гарантирую, я бы вывел это на чистую воду… Но, милая моя девочка, времена переменились: идет война, и тайную борьбу ведут многие хорошие парни…

Она вздыхает, от чего ее блузка сильно натягивается. Я пользуюсь случаем, чтобы рассмотреть ее груди, и как по волшебству мои мысли принимают другое направление.