Не мешайте палачу

– Нет, – покачал тот головой, – яркая брюнетка, немного заикается. На нижней губе шрамик такой, маленький.

– Не та, – разочарованно вздохнул Чинцов. – Хорошо бы ее найти, родственницу эту. Глядишь, и польза бы от нее была. А ты чего такой заторможенный, Женя? Выпил, что ли, со страху?

– Не пил я, – поморщился Шабанов. – Просто плохо себя чувствую. Слабость какая-то, сам не пойму.

– Может, заболеваешь?

– Может, – Шабанов неопределенно махнул рукой. – Голова чумная, будто три ночи не спал.

– Ладно, как бы там ни было, завтра Сауляк мне позвонит. Умный мужик, правильно себя ведет. Николай сказал, что Сауляк их с Серегой засек. Стало быть, правильно этот деятель решил: чем от нас спасаться, лучше с нами дружить. Толку больше будет и для него, и для нас.

Шабанов уехал, а Григорий Валентинович провел бессонную ночь, прикидывая, как лучше построить разговор с неуловимым Сауляком. Понятное дело, парень будет требовать денег за свои услуги. Так, может быть, припугнуть его, чтобы гонорар поменьше запрашивал? Или сделать вид, что ничего такого про него не знаешь, чтобы не настораживать? Лучше уж заплатить побольше, зато потом можно будет захватить его врасплох.

Вскочил Чинцов с постели ни свет ни заря и кинулся на кухню готовить завтрак для жены и дочери. И не потому вовсе, что был хорошим семьянином и любящим мужем. Просто хотел, чтобы они не тратили время, побыстрей позавтракали и отвалили из дома. А то вечно они копаются, собираются по два часа, одну несчастную яичницу минут сорок готовят. Дочь – студентка, но сейчас ведь не старые времена, когда обучение в вузах было бесплатным, зато за прогулы шею мылили регулярно, а то и стипендии лишали. Теперь в бесплатные вузы хрен поступишь, а в платных на дисциплину никто внимания не обращает. Заплатил за семестр – и делай что хочешь, хоть вообще на занятия не ходи, кого волнует чужое горе, лишь бы сессию сдал. Дочка рано вставать не любила и ходила в свой коммерческий институт только ко второй паре, если не к третьей. Жена тоже не особо надрывалась вовремя на работу приходить. А Григорию Валентиновичу очень не хотелось, чтобы во время разговора с Сауляком в квартире были лишние уши. Ни к чему это.

– Ой, Гриша, – изумленно пропела жена, выползая на кухню в халате, из-под которого выглядывала байковая ночная сорочка. – Что у нас сегодня, праздник?

– Да так, – с деланной беззаботностью ответил Чинцов, – не спалось что-то, вот и встал пораньше. Иди умывайся, все уже горячее.

Жена скрылась в ванной, а он пошел будить дочь. Дело это было непростым и требовало изрядной выдержки. Лена была девицей балованной и капризной, а о том, что нужно соблюдать вежливость по отношению пусть не ко всем старшим, но хотя бы к родителям, речь вообще не шла.

– Уйди, – зло пробормотала она, отворачиваясь лицом к стене.

– Лена, вставай. Уже восемь часов.

– Сказала же – уйди. Отвали отсюда.

– Я кому сказал – вставай! – повысил голос Чинцов.

– Да пошел ты…

Она резко повернулась, откинула одеяло, бесстыдно обнажив голое тело, и заорала во все горло:

– Кому сказала – уйди отсюда на фиг! Не трогай меня! Когда захочу, тогда и встану.

– Мерзавка! – завопил Григорий Валентинович, хватая одеяло и зашвыривая его в дальний угол комнаты. – Вставай немедленно! И срам прикрой, с отцом разговариваешь, а не с трахальщиком своим! Вырастил на свою голову! Я деньги плачу за твою учебу, вот и будь любезна учиться, а то в дворники пойдешь. Дура!

Лена молча натянула через голову длинную майку, доходящую до середины бедер, прошла мимо отца нарочито вихляющей походкой и вышла из комнаты.

Такие скандалы не были редкостью в семье Чинцовых, наглая и не особенно умная дочь регулярно давала поводы для разборок на повышенных тонах. Мать в таких случаях занимала сторону мужа, она понимала, что ребеночек у них – не подарок, считала претензии Григория Валентиновича вполне обоснованными и не оставляла надежды еще как-то повлиять на разболтанное и вконец охамевшее дитя.

За завтраком дочь сидела надутая, что, впрочем, отнюдь не сказалось на ее хорошем аппетите. Чинцов, напротив, есть совсем не мог, зато чаю выпил целых три чашки. Он даже включил утюг и погладил жене юбку, только чтобы она ушла поскорее. Ему казалось, что минуты летят с неимоверной скоростью, а женщины все копаются, все что-то ищут, по десять раз меняют то блузку, то украшения. Как будто на прием в американское посольство собираются, ей-Богу! Наконец без двадцати десять дверь за ними закрылась, и Чинцов вздохнул с облегчением. Теперь можно и разговаривать.

* * *

Вячеслав Егорович Соломатин никак не мог понять, что с ним происходит. Ноги и руки стали почему-то свинцовыми, по всему телу разлилась теплая тяжесть, а слова доносились до него как сквозь вату.

– Зачем вам нужен Павел? – спрашивала его невысокая русоволосая женщина в короткой светлой шубке.

– Чтобы помочь, – отвечал он, с трудом шевеля губами.

– Кому нужна его помощь?

– Президенту.

– А Президент знает о том, что ему нужна помощь?

– Нет. Я знаю. Я хочу ему помочь.

– Почему вы думаете, что Павел сможет это сделать?