Дальше, случай с бывшим мужем, нежданным и незваным. Конечно, для малознакомых соседей девушка, может, и не сильно изменилась. Но муж, даже бывший, уж как-нибудь жену свою узнает. Стало быть, никак нельзя было допустить их встречи. Прочитав записку, девица в панике звонит своим подельникам (Надежда это слово не очень любила, но в данном случае иначе не скажешь, потому что дела творятся явно криминальные) и сообщает о визите мужа. Те записывают номер его мобильного и говорят, что проблему решат сами. И решают: звонят мужу или, еще проще, посылают эсэмэску с приглашением прийти к такому-то часу. А в назначенное время ждут его в машине у подъезда. Остальное – дело техники. Машина угнанная, у него в паспорте если и есть штамп о разводе, то все равно бывшей жене никто о смерти бывшего же мужа сообщать не обязан. А если и станут ее искать, то в Плескове концов не найти – была да уехала. В неизвестном направлении.
Теперь можно объяснить и внезапную вежливость соседки, и ее хорошее отношение к коту. Просто другая женщина, другой характер.
Бейсик легонько тронул хозяйку когтями за ногу: «Дай колбасы-то…»
– Тебе нельзя, – ответила Надежда, но все же отрезала кусочек.
Кот брезгливо понюхал колбасу, потом поглядел на Надежду с легким удивлением: как можно такое есть? После чего нехотя лизнул и сделал шаг в сторону.
– Не хочешь – я выброшу, – сказала Надежда ему в спину, – а то мыши заведутся.
Кот немедленно схватил кусок и быстро проглотил, не жуя.
Далее мысли ее потекли безрадостно. Хорошо, она уверилась, что девица не та, но что из этого следует? Да ничего, потому что все равно не ясно, для чего все это нужно. Кому понадобилось подставлять другую девицу вместо настоящей Веры? И самое главное: кому понадобилась сама Вера – бедная молодая женщина из провинции, без квартиры и без работы? А вот интересно, за что ее уволили из музея в Плескове? Скорее всего, просто по сокращению штатов.
Надежда вздохнула и убрала пустую чашку в раковину. Она понятия не имела, что теперь предпринять. В полной прострации она походила по квартире, машинально перекладывая вещи, выдвинула ящик кухонного стола, где хранились всякие мелочи: открывалки, ножницы, две свечи, на случай если внезапно отключат электричество, пакетики семян… «Надо разобрать ящик», – подумала Надежда, и тут в руку ей сама впрыгнула бумажка.
Билет. Не на трамвай, не на балет, не в кино и не в цирк. Билет в музей. Угу, тот самый билет, что приклеился к тапке. Билет валялся на полу в той квартире и случайно попал к Надежде.
«Музей чертей» – было написано на билете. Надо же, и адрес: Чертогонский переулок, дом восемь. И внизу приписка: «Музей работает с десяти до восемнадцати, выходной – воскресенье».
И цена – пятьдесят рублей.
– Так-так, – протянула Надежда, внимательно разглядывая билет. Она просмотрела его на свет и даже понюхала, на что кот усмехнулся с ехидцей: что, мол, ты там можешь унюхать, с твоим-то обонянием?
– Но-но, – обиделась Надежда, – ты у нас тоже не собака-ищейка.
Билет явно имеет отношение к Вере Мельниковой, не Раиса же в музей ходила. И не бабушка. А если детей водили, то тогда было бы два билета, к тому же льготных. И вообще, бабушка у Михайловых очень аккуратная, квартиру содержала в чистоте и уж, наверное, перед тем, как сдавать, вымыла все там и подмела. Билет остался от новой хозяйки.
Вера работала у себя в Плескове в музее. И здесь тоже музей. Зачем-то она в него ходила. А может, не она, а кто-то из тех двоих мужчин?
– Сегодня у нас какой день? – спросила Надежда у кота.
И, не дождавшись ответа, сообразила, что вторник. Стало быть, музей открыт. Нет ничего плохого в том, что она съездит туда и посмотрит, что это за музей. Что такое, в самом деле, всю жизнь в Петербурге прожила, а понятия не имеет, что в городе есть Музей чертей. Стыдобища, честное слово.
Успокоив таким образом свой внутренний голос, который твердил ей, что следует выбросить билет и заняться собственными делами, Надежда мигом собралась и ушла, наказав коту быть умницей и не хулиганить, а иначе по возвращении хозяйки спросится с него по всей строгости.
Некоторое время спустя Надежда Николаевна села в подходящую маршрутку. Проехав Исаакиевскую площадь, она попросила водителя остановиться у Чертогонского переулка.
– Какой такой Чертогонский? – переспросил смуглый джигит. – Моя не знай такой переулок! Скажешь, когда надо, мамаша!
За мамашу Надежда обиделась. Обычно в общественном транспорте ее называли дамой, в крайнем случае женщиной. Надежда искательно оглядела пассажиров, и тут же сухонькая старушка в вязаном оранжевом берете сообщила, что Чертогонский переулок будет сразу за Главным почтамтом.
Надежда Николаевна вышла из маршрутки, перешла дорогу и свернула в злополучный переулок. Вдруг навстречу ей из темной подворотни выскочил небритый мужик в растянутых на коленях тренировочных штанах и застиранной майке. Вытаращив на Надежду дикие, желтые, как у мартовского кота, глаза, он прохрипел:
– Не ходи туда, женщина! Я тебе исключительно как родной сестре говорю: не ходи!