«Откуда он знает?» – спросила саму себя Надежда.
Старик хитро улыбнулся, как будто услышал вопрос, и продолжил:
– Один из подручных того человека случайно ее убил. Дело оказалось под угрозой провала, и тогда он вспомнил, что у Веры есть сестра. Вспомнил о вас, Соня. Все дальнейшее вы уже знаете.
Луций Ферапонтович ненадолго замолчал.
– Ошибка этого мерзавца в том, что он взял себе в помощники уголовников, – продолжил он после небольшой паузы. – Хотя на самом деле его ошибка в том, что он посмел поставить себя выше… посмел покуситься на имущество того, кто владеет этой картиной, да и всем этим музеем…
– Вы имеете в виду вашего спонсора? – догадалась Надежда.
– Вы очень проницательны, Надежда Николаевна, – старик усмехнулся и снова стал похож на портрет графа Калиостро.
В это время дверь музея распахнулась.
Все присутствующие повернули головы и увидели на пороге Анатолия Васильевича Беневоленского.
– Чем обязан? – Луций Ферапонтович взглянул на часы. – Сегодня ведь не вторник!
– Совершенно верно. Но я хотел с вами очень серьезно поговорить… сегодня я просматривал счета…
– Как кстати, – старик засиял, – я тоже хотел с вами поговорить. И у меня сегодня по странному совпадению тоже день расчетов. – Он повернулся к Соне и спросил ее: – Как вы считаете, деточка, должен Анатолий Васильевич заплатить по счетам?
– Обязательно, – мрачно кивнула девушка.
– По каким счетам? – раздраженно проговорил Беневоленский. – Это вы мне давно не платите!
– Что вы говорите? – ахнул Луций Ферапонтович. – Не платим? Да не может быть! – Он снова достал из кармана часы на цепочке. – Посмотрите-ка сюда.
– Куда еще? – недовольно пробормотал Беневоленский. – Мне некогда.
– Не беспокойтесь, я вас сильно не задержу. Взгляните только, который час?
Луций Ферапонтович поднес часы к глазам Беневоленского. Тот удивленно взглянул на циферблат, и взгляд его словно остекленел.
Старик снова начал ритмично раскачивать свои часы, негромко приговаривая:
– Раз-два – трын-трава! Три-четыре – харакири! Пять-шесть – просто месть! Семь-восемь – скоро осень!
Взгляд Анатолия Васильевича перемещался вслед за качающимися часами.
Луций Ферапонтович проговорил негромким завораживающим голосом:
– За все, батенька, рано или поздно приходится платить. За грехи молодости, за боль, причиненную близким людям. За сломанные судьбы. И у вас как раз наступило время окончательных расчетов. Завтра, батенька, вы придете в прокуратуру и напишете заявление, где подробно укажете, как присвоили две квартиры, которые институт строил для своих старейших сотрудников, как брали откаты у строительной фирмы «Невстрой» и у клининговой компании «Чистая душа», как отмывали деньги, как укрывали доходы от налогов… Возможно, вам зачтут явку с повинной. Вы поняли: завтра прямо с утра. Там принимают с десяти. А сейчас вы можете проснуться. Девять-десять – там вас взвесят!
Беневоленский захлопал глазами, встряхнул головой и удивленно огляделся.
– Ох, что же я время теряю, когда у меня совещание с подрядчиками? Значит, договорились, я к вам зайду во вторник!
– Заходите! – гостеприимно кивнул Луций Ферапонтович, хотя гость, кажется, его уже не слышал. – Если, конечно, будете свободны.
– Кто же вы такой? – удивленно спросила Надежда Николаевна, едва за Беневоленским закрылась дверь музея.
И тут же устыдилась своего невежливого вопроса. Да к тому же и так все было ясно.
– Не совсем тот, о ком вы думаете, – рассмеялся старик. – Для меня было бы великой честью считать себя близким Ему…
– Неужели вы… – Надежда Николаевна перевела взгляд на портрет графа Калиостро.
– Возможно, – лукаво ответил старик, – раз уж вы улавливаете некоторое сходство.
Соня открыла дверь двенадцатой палаты и оторопела. Палата была пуста, тумбочка и стол сдвинуты с мест, с кровати сняты простыни. Посредине стояло ведро с водой – уборщица вышла на минутку.
Соня прислонилась к стене, потому что ноги ее буквально подкосились. Все это означало только одно: маму все-таки перевели обратно в ту ужасную четвертую больницу. Ведь она же звонила вчера и просила подождать хотя бы несколько дней, она обязательно достанет денег!
Соня рванула из палаты и едва не сбила с ног входившую няньку.
– Где больная Северцева? – закричала она. – Куда вы ее дели?
– Не знаю я ничего, – нянька отводила глаза, – у врачей спрашивай, они знают.
Такое поведение няньки заставило Сонино сердце биться еще сильнее. Она побежала по коридору и наткнулась на врача.
– Где моя мама? – вопрос получился детским, но доктор внимательно к ней пригляделся и, надо думать, узнал.
– Вы по поводу больной Северцевой? – спросил он. – Тут, видите ли, такой случай…
– Она жива? – спросила Соня упавшим голосом, губы отказывались ей повиноваться.
– Жива, – врач помедлил, – но в тяжелом состоянии. Она в реанимации.
– Ее убили? – ахнула Соня.
– Нет, что вы. Это инсульт.
Соня оттолкнула доктора и понеслась по коридору.
– Туда нельзя! – сестра пыталась оттащить ее от двери реанимации, но подошедший доктор махнул рукой: пустите, можно.