Не молчи

Она очнулась уже в палате. Чувство тупой боли – в животе, где красовался огромный пластырь со спрятанным под ним толстым бинтом, между ног – ее тело все еще хранило печать самого низкого и подлого из всех возможных насилий над женщиной, на сердце – там теперь всегда будут тлеть угли, даже если их припорошить песком. Потому что такие травмы обычно бьют в самое сердце. Мы даже закрываем глаза и пытаемся притвориться, что забыли. Но память помнит всё. И она не терпит неуважение к себе. Рано или поздно эти воспоминания всплывут- и это будет либо в панических атаках по ночам, либо в психологических зажимах, либо в неизвестных болячках, которым никто пока не может дать никакого внятного медицинского объяснения, потому назвали сложным и заумным словом «аутоимунные заболевания».

В этом состоянии она провела несколько дней. Несколько совершенно одиноких дней, когда апатия нарушалась лишь острой резью в боку, стоило ей только поменять положение тела или встать в туалет. Врачи относились к ней вежливо, но настороженно. Эля слышала странные перешептывания медсестер в пересменку, когда те передавали дежурство друг другу. Ее палата находилась как раз по соседству с их пунктом. В комнате были еще койки, но они заняты не были. В один из вечеров, когда на посту была громкая и говорливая тучная женщина, она услышала больше, чем хотела бы.

– За этой пригляди, Лилёк, печеночной…

– Чего-чего? Какой еще печеночной?– послышался второй женский голос, потоньше.

– О, ты ж не в курсе! Ты пока в отпуске была, у нас тут такая «санта-барбара» приключилась! Привезли девку на скорой одну – ну, из этих, кавказцев. Ранение в живот! Следом тут же влетел мужик, видный такой, в кожанке, при бабках – я сразу поняла. Там тачка такая, знаешь, на половину парковки, окна тонированные… Короче, ничего непонятно- то ли она сама себя пырнула, то ли он её. Там печень сильно повреждена была, кровотечение открылось. Она пару дней в реанимации провалялась, потом сюда перевели, когда состояние стабилизировалось. Короче, сначала даже следователь приехал, стал выяснять что да как, родителей ее нашли по паспорту, оказалось, что небедная такая девочка, да мы и сразу прочухали – по одежде недешевой и сумке брендовой. Да вот только на второй же день после приезда следока все как-то затихли. Этот блатной в черной кожанке все здесь крутился, мне кажется, он отвалил бабки главврачу или кому еще. Потому что нам тоже строго-настрого об этом говорить запретили. Сказали, что девице нужен хороший уход, но слушать ее россказни не стоит – того она, короче, тю-тю. С башкой не дружит. В конце каждой смены в карман по чирику закидывают за это, а мы и рады. Так что ты тоже давай, Лилёк, бди… С ней никакие ля-ля не разводи…

– А этот мужик-то ей кто?– похоже, вторая медсестра пока не была столь оптимистично-категорично настроена, как первая. Возможно, потому, что пока еще не получила свой «чирик» в карман после смены – Может это все уголовкой попахивает? Может она в секс-рабстве, а мы потом пойдем как соучастники?

– Лиль, ну что ты, совсем что ли? Главврач-то тоже не дурак и не вчера родился… Мало ли он видел этих бандитских разборок? Все время кого-то латать привозят. Сказано же тебе – не лезь туда. Это их, кавказские дела. У них своя жизнь, свои обычаи. Кровная месть там всякая и прочее. Тебе оно нужно? Отработала смену, и домой, ребенку купишь к чаю тортик… Сколько еще до получки ждать? Небось все потратили, пока в отпусках по родственникам разъезжали…

Разговор двух женщин продолжал звенеть в ушах у Эли уже много после того, как они расстались. Она даже не заметила, как дверь скрипнула. Зашла новая медсестра. Значит та, вторая, новенькая, после отпуска. Она несла в руках большой поднос с кучей каких-то шприцов. Их глаза пересеклись- та улыбнулась. Эле тоже хотелось бы улыбнуться в ответ, но не из-за банальной симпатии или в знак приветствия. Грустной улыбкой, неизбежной, обреченной. Потому что она здесь вроде бы как была, а вроде бы и не было ее. И правда ведь, сколько тысяч таких кавказских девушек, как она, живут в больших городах, но словно бы в параллельных реальностях. У них своя жизнь, свои законы, свои порядки. Упадет, будет кричать, звать на помощь – а подойти помочь побоятся, потому что лучше не связываться. Всегда лучше не связываться, когда не знаешь последствий, не знаешь, чем обернется такая помощь – и не только для тебя, для неё самой. Иногда ведь такой «помощью» можно еще больше навредить.

Мысль о том, что она снова увидит Артура, вызывала дикое чувство тошноты и ужаса. Где ее родители? Почему не навещают? Почему медсестра вообще их не упомянула? Вторая мысль, которая заставила по телу пробежать тысячи мурашек – что с Маратом? Сделал ли Артур ему что-то плохое? Жив ли он вообще? От этого урода можно было ожидать чего угодно, Эля окончательно утратила иллюзии на его счет. А с его деньгами и уровнем коррупции, которая царила в стране, он мог убить человека среди бела дня- и, наверное, все бы было наплевать. Наплевать же всем на то, почему она сюда попала…