Не может быть

Елена Владимировна в изумлении разинула рот: её Лёшка! Лёшка, который мог неделю носить одну рубашку, пока она с боем не заставляла её сменить!

– Алексей, что случилось? – дрожащим голосом произнесла она. – Кто-то умер?

– Что? – он оторвался от созерцания. – Всё-таки голубая посимпатичней будет. – Кто умер? Почему умер? – рассеянно спрашивая, он надел рубашку.

– Ну я и раскабанел! Не сходится, – Лёшка огорченно поцокал языком, – придётся серую надеть.

– Да куда ты собираешься, – не выдержав, она дёрнула его за руку.

– Лариса пригласила меня на чай! – произнёс ликующе.

– Какая Лариса?

– Наша соседка по лестничной клетке, – широко улыбаясь, он продолжил: – Я ей одолжил яйцо… Как ты думаешь, галстук стоит надевать? А кстати, где у нас галстуки? – он подошёл к жене.

– Одолжил яйцо? – Елена в ужасе уставилась мужу в область паха. – Ты имеешь в виду… – она умолкла в нерешительности.

– Елена, – увидев куда она смотрит, сморщился, – как ты умеешь всё опошлить! Яйцо – куриное. Лариса готовила крем для торта, и ей не хватало одного. Она попросила меня одолжить. Как я мог отказать такой женщине, – он мечтательно выдохнул.

– Я, наверное, сплю, и это всё дурной сон, – прошептала Лена.

– Елена, а какие женщине можно подарить цветы в знак… – он пощелкал пальцами, подыскивая нужные слова, потом махнул рукой: – А-а, откуда тебе знать… Ты же у нас ди-рек-тор, – произнёс сердито.

Лена, ущипнула себя больно за руку, и убедившись, что не спит, попыталась разобраться во всём этом бедламе.

– Пока я покупала продукты и тащила тяжеленные сумки, потому что ты не брал трубку, – она чувствовала, как злость начинает в ней закипать, – ты одолжил яйцо. Куриное… – Елена выделила голосом последнее слово. – Нашей соседке по лестничной площадке, и она тебя пригласила на чай. Я правильно поняла? – она уставилась на мужа.

– Да. Ты всё правильно поняла, – ответил тот, пытаясь застегнуть парадные брюки, которые на поверку тоже оказались малы.

– И ты здесь крутишься у зеркала, как павлин, спрашиваешь у меня про цветы… – она умолкла, считая про себя до десяти, чтобы не начать всё громить и орать благим матом. – Ты идёшь на сви-да-ние, – произнесла она такое жуткое для неё слово. – Свидание к соседке! Ты, женатый мужик, при живой жене, которую отправил подальше, – она уже не могла остановиться, её несло на волне ярости. – Какой же ты гад, Лукин! Какая же ты сволочь!

За двадцать лет брака можно было по пальцам одной руки сосчитать, когда Елена обращалась к мужу по фамилии. Только в минуты горчайшего разочарования, обиды или злости. Она действительно гордилась интеллигентностью их семейного союза, будучи прекрасно осведомлена о скандалах с битьём посуды, рукоприкладством и прочими прелестями – чего только не наслушаешься в учительских. Её такое всегда возмущало. Неужели нельзя спокойно, руководствуясь разумом, без крика всё обсудить и прийти к конструктивному решению? А вот надо же, сама оказалась в такой ситуации, когда, черт подери, НЕЛЬЗЯ!

Ей хотелось кричать, вцепиться в волосы этому подонку, порвать его серую рубашку, а галстук, который она держала в руке, использовать как удавку, обвив вокруг его шеи, чтобы задыхался, чтобы неповадно было ходить к этой кикиморе!

Елена пыталась вспомнить лицо соседки: вечная спешка, позволяющая лишь буркнуть «здрасьте»… Кажется, блондинка с фигурой колобка. Она вроде бы как недавно сюда переехала… Лицо совсем незапоминающееся: нос, рот, глаза… совсем ничего не цепляло. И на это недоразумение он променял ЕЁ!

Что скрывать, Лена считала себя украшением их союза. Лукин с годами расплылся, предпочитая спортивные штаны, в которых было так удобно выпирающему животику, который вымахал на славу: от ежевечернего пивасика с чипсами и прочей гадостью.

Густая в молодости шевелюра практически сошла на нет, посему сбривалась коротко, а на голове торчал крохотный ёжик уже изрядно поседевших волос. Слегка обвисшие красные щеки, выросший до внушительных размеров нос, водянисто-голубые, глубоко посаженные глаза…

И рядом она: спортзал, салон красоты, гардероб продуман до мелочей… Да любой, стоит ей лишь призывно махнуть рукой, побежит за ней, как собачка… Но она ни-ког-да этого себе не позволяла и не позволит, потому что у неё есть муж. Пусть он далёк от идеала, но такой привычный… И отец он хороший, добрый… И вдруг изменил?! На глаза навернулись слёзы. Елена почувствовала, что сейчас вот-вот расплачется: и её не миновала чаша сия…

– И долго вы уже за моей спиной чаевничаете, – она старалась говорить

ровным голосом, изо всех сил сдерживая слёзы.

– Да мы сегодня лишь впервые разговаривали, – он уставился на жену.

– А до этого вы молча трахались! Да? – не в силах сдержать гнев, она бросила эти слова ему в лицо, в то же время боясь услышать положительный ответ.