Не на месте(СИ)

Дядя воротился на службу, а мы затворились в своем доме, как в крепости. Я сидела у окна мансарды, с досадой ощущая, как окутывает меня течный запах, и смотрела на море. По берегу гуляли в обнимку парочки, ничего предосудительного... Но потом какой-то парень крикнул мне с улицы: "Ей, беляночка! Спускайся, киса! Ну же!" Он вошел во двор, подергал дверь, потом начал проверять на прочность ставни. Он явно считал, что не совершает ничего дурного. Я просто слов не находила. Дичь какая, Господи!.. К калитке подошли еще двое. Тут папа, отстранив меня, вдруг гаркнул чужим, грубым голосом что-то явно бранное по-герски и выставил в окно взведенный арбалет (видимо, дядя принес). "Охотники" убрались. Папа виновато развел руками. "Зверьё! Тупое похотливое зверьё!" - твердила я с остервенением, срывая щеколды с загонов. Я спустила во двор собак, снова заперла двери и снова села у окна. Парочки одна за другой скрылись за камнями. Ветер доносил с берега смех и женский визг. Мне было гадко как никогда в жизни...

С тех пор я стала брать с собой Чёлку и Кусаку, двух самых злобных сучек-трехлеток. В глазах местных это хоть как-то отличало меня от прочих "белобрысых". Нас стали узнавать и уже воспринимали, как нечто прилагающееся к моему дяде, Псарю. Иные подходили, деловито оглядывали собак и не верили, что это еще щенки. "И докудова она вырастет?" Когда я показывала, они глупо разевали рты, ведь местные горные псы были совсем мелкие, до трех локтей в холке.

Так прошел почти год. Я жила в каком-то душевном оцепенении, почти ненавидя людей вокруг и даже не замечая этого. А потом случайно попала на какой-то местный праздник, Сбора урожая, кажется. И вдруг увидела в них - красоту. Их искусные ремесла. Их танцы - диковатые, но по-своему грациозные. Их песни... Сколько радости в этих людях! Сколько жизни, чувства! Я видела любящих родителей, крепкие семьи, верных друзей. Видела открытость, искренность, щедрость. Нет, геры вовсе не злы и прекрасному не чужды тоже. Просто натура их слишком необузданна, страстна. И не кнутом, не силой, не божьим страхом даже - но через красоту лишь можно достучаться до них. От сердца к сердцу...

И словно лопнула так душившая меня защитная короста. Господи, ведь это страх, мой собственный страх и ожесточенность не давали мне дышать полной грудью, жить, полноценно общаться. Я впервые - за целый год! - вошла в местный храм, слушала проповедь. А люди рядом улыбались, смотрели тепло. Среди них было немало моих соплеменников - в невольничьих ошейниках, очевидно уже здесь, на чужбине, обращенных в Истинную веру, но что с того?

Конечно, ни грубость, ни сальные взгляды никуда не делись. И соседи еще долго к нам привыкали. Но я нащупала, я вдруг уловила тот правильный стиль поведения. Не жесткая воля, но напротив - доброжелательность и веселая шутка стали моею броней, и бронею куда более надежной. Я училась этому у самих же геров: шутливые перепалки и остроты здесь очень в ходу, надо же давать выход своим бурным эмоциям, иначе тут все, чуть что, хватались бы за ножи! С чем бы ни столкнулась, я теперь всегда могу отшутиться, ответить неожиданным комплиментом или наскоро сочиненным забавным стишком - и люди смеются, и им уже не хочется оскорблять, грубить.

Работы было много, очень много. Но я перестала тяготиться жизнью здесь. Я в корне изменила подход к обучению местных ребят. Герские дети неусидчивы, зато удивительно музыкальны и артистичны. Что ж, прекрасно! Мы стали петь. Разучивать смешные сценки, танцевать. Теперь я брала на уроки совсем маленьких щенков, и ученики мои скакали вместе с ними по комнате, распевая зарифмованные тирийские глаголы. И вы не поверите, насколько лучше они в итоге запоминали урок!

***

Вернувшись домой, я застала у калитки Арту, моего жениха. Даже во двор не зашел: он не очень ладит с папой.

- Как хорошо, что ты пришел! Погуляешь с нами?

Арта нехотя согласился. Что поделать, мне необходимо выгулять собак. Хотя бы раз в три-четыре дня. Этого ничтожно мало, но чаще не получается, а дядины работники могут водить их только по одной и только на поводке - какой же это выгул?

Мы поднимались по узкой тропе вверх, на небольшое плато. Собаки гуськом бежали впереди. Быстро, ровно, тихо - они знали, что побегать и полаять можно будет только наверху. Пока не отойдем подальше от города - ни звука.

С горы постепенно открывалась ослепительная синь моря, силуэты кораблей. Такой простор! Упоительная, невыносимая красота, которая, наверно, никогда мне не надоест.

- Жаль, ты не умеешь писать красками, - сказала я.

Арта только головой мотнул:

- Ерунда. Краски дорогущие, а продаваться это не будет.

Он был в дурном настрое. Вином от него не пахло. Я знала, что он даже на Лозу не позволил себе ни единого стаканчика, но мне не хотелось думать, что причина в этом.