Не надо, дядя Андрей! (СИ)

Начала расстегивать джинсы, потянула их с бедер.

— Лиза… — прохрипел он.

Член под тканью боксеров дернулся, но так и не встал окончательно. Остался вялым. Вот теперь я начала понимать, что с Андреем настоящая беда. И я не уверена, что справлюсь с ней.

— Отдолбишь меня в жопу, как ты любишь? — Я облизнула пересохшие губы. — Я не носила пробку, я буду узкой, я буду кричать, буду плакать, тебе понравится!

— Стой… — выдохнул он. — Нет.

Я и сама видела, что нет.

Его губы кривились от отвращения. Неужели ко мне? Неужели те слова про разъебанную дыру были правдой, а не очередным этапом унижения?

Но взгляд его блуждал по моим искусанным пересохшим губам.

Я шагнула вперед, прижалась грудью к его обнаженной груди. Он автоматически обнял меня свободной рукой. Я встала на цыпочки и впилась губами в его губы.

Я целовала его в первый раз в жизни.

Не облизывала набухшую головку члена, не брала яйца в рот, не кусала руку, которой он закрывал рот и не сосала его пальцы.

Целовала в губы дядю Андрея.

Сначала он не отвечал. Губы были как вялых слизняки, влажные и холодные. Но я не сдавалась. Я прикусывала его нижнюю губу, посасывала ее, я проталкивала язык ему в рот, обвивая его язык, засасывала его и скользила кончиком по гладкой эмали зубов.

И вдруг… он начал отвечать.

Сначала слабо, едва шевелясь.

А потом все сильнее. Сильнее. И наконец завладел мной сам. Звякнул нож, падая на пол, две руки сжали меня так, что затрещали кости.

А Андрей меня целовал. Грубо, яростно, жарко.

Пил меня, словно животное, словно волк, чудом вырвавшийся из захваченного пожаром леса. Жадно, алчно, никак не напиваясь и не умея остановиться.

Словно всю жизнь высасывал из меня через губы, воздухом моим дышал, телом питался. Теплел под ладонями, сердце начинало биться.

Руки тянули мои волосы, мяли мою грудь, привычно скручивая сосок.

Я потеряла счет времени, отдаваясь ему. На этот раз по-настоящему, а не как все эти дни, когда он издевался над моим телом.

И он брал меня. Одним языком и губами брал, одним жарким напором, живым, живым, живым, таким живым!

— Лиза! — Выдохнул он, оторвавшись от губ впервые за час… или мне так показалось.

Член в его боксерах наконец налился кровью и затвердел.

Я в слезах смотрела на него. На то, как на его лицо возвращается цвет.

— Лиза… — пробормотал он, вновь накрывая мои губы. — Лиза моя. Моя.

И вдруг подхватил меня на руки.

5.

Андрей прошел по битым стеклам как по траве. За нами в спальню тянулись кровавые отпечатки его ступней, мои руки тоже пятнали его кожу красным.

Но нам было все равно.

Ему было все равно, а я только радовалась этой боли. Она означала, что я жива, что мне не снится то, что происходит.

Как он укладывает меня в свою постель, обводит взглядом, избавляет от остатков одежды. Как ложится рядом, обнимает и снова целует, долго и горячою. Его язык в моем рту танцует и играет, втягивая меня в эту игру сам.

Руки Андрея скользят по моему телу непривычно нежно, но все равно нетерпеливо, жадно. Но он ждет, пока я закину на его шею свои руки, и только тогда подминает меня под себя, коленом раздвигая бедра.

— Лиза… — хрипло, алчно, с предвкушением. Он выдыхает мое имя, когда наваливается сверху, когда закидывает мои ноги себе на пояс и когда, особенно в этот острый момент, когда он пронзает меня своим членом, заставляя вскрикнуть, потому что входит он совсем не туда, куда обычно.

Туда, где его ждет влажная глубина, уже сочащаяся моей смазкой, всегда невостребованная, ненужная. Но именно сегодня он нанизывает меня на свой член, рывком входя до упора, и я теряюсь в незнакомых ощущениях. Мне больно.

Это так странно, что мне не больно, когда он дерет меня в зад, но больно, когда он делает то, что положено делать мужчине с женщиной. Но там у меня только один раз был член, и мне кажется, что я снова стала девственницей, настолько туго входит туда Андрей, натягивая мою позабытую дырочку на свой немаленький агрегат.

Но это правильная боль. Она даже по ощущениям совсем другая. Не извращенная, не сигнализирующая о том, что пришла беда, а боль-приглашение. Так, словно я впервые отдаюсь именно этому мужчине.

Может быть, Миша до конца там не все порвал? Он все-таки был гораздо меньше?

Но скоро любые мысли вылетают у меня из головы. Потому что я готовлюсь к тому, что я знала как секс с Андреем: борьбе, терпению, поиску в себе той части, что вывернется наизнанку и примет извращенные ощущения как высшую милость.

Вместо этого горячее тело движется внутри меня, разжигая своим трением и совсем иные мои глубины. Я теку, я так безбожно теку, как не текла во мне ни одна смазка. Кажется, даже слышится развратное хлюпанье. И от этого снующий во мне член движется все слаще и чаще.

Странное нежное чувство, растущая волна сладкой дрожи, от которой нет спасения. Совсем не похоже на то, как я кончаю, когда в меня тяжелой каплей падает стальная пробка.

Это словно восхождение в рай против спуска в ад. В аду тоже бывает свой кайф, но теперь…