Не надо, папа!

За последние сутки Шикамару слишком часто вспоминались Учиха. Тогда, во время битвы, вороны Аобы напомнили Сараду. За Сарадой почему-то вспоминался Учиха Саске. Шикамару никогда с ним не общался — и, в общем-то, не жалел об этом. Он слышал, Саске хотел отомстить своему старшему брату, но никогда не понимал этого и считал месть суетой и гемором. Уходить ради этого из деревни казалось сущим идиотизмом. Толку мстить? Месть не поднимет мертвых из могилы.

Шикамару щелкнул зажигалкой и посмотрел на дрожащий огонек.

Не поднимет. Но сделает их историю законченной.

****

Шикаку все это уже видел не раз, но похороны Асумы все равно почему-то напоминали ему именно похороны Третьего. Размах был поменьше, да и люди на похоронах часто присутствовали все те же. Тогда почему? Может, из-за Конохамару? Его рыдания сшивали два разных события: похороны деда, похороны дяди… Малыш терял близких одного за другим. Он рыдал неподалеку, давясь судорожными всхлипами, а Наруто придерживал его за плечо и прижимал к себе. Куренай склонилась перед могилой с букетом цветов…

На похороны не явился только Шикамару. Шикаку знал, как много Асума значил для его сына, и нервничал. На нем лежало бремя ответственности за деревню в отсутствие Хокаге, и в то же время он оставался отцом. Думать за всех, но при этом не упустить из-под носа своего ребенка.

Гемор-то какой…

— Дяденька, — раздался голос у самого плеча.

Шикаку дернулся и огляделся. Время за размышлениями пролетело незаметно. Кладбище уже опустело. Только Куренай все так же сидела у могилы, да убитый горем Конохамару глядел издалека на квадрат надгробия.

Рядом стоял Наруто.

— Почему вы не отправили меня, даттэбайо? — спросил он с тихим укором.

— Ты и сам знаешь.

Приказ Годайме. Отправлять джинчурики в лапы «Акацуки»… Глупость.

— Я сильнее Асумы-сенсея, — спокойно сказал Наруто. — Может, мне не хватает опыта… Но вместе мы бы справились.

— Асума мертв, парень. Забудь об этом, — ответил Шикаку.

Он в последний раз глянул в спину Куренай и ушел с кладбища.

Сын вернулся домой незаметно. Просто в какой-то момент жена сказала, что он уже несколько часов сидит на террасе. Шикаку не стал его трогать. За весь день от Шикамару не было слышно ни слова. Ёшино позвала его ужинать, но Шикамару вежливо отказался и остался на прежнем месте.

С каждым часом Шикаку нервничал все больше. С сыном надо было что-то делать, и посреди ночи терпению пришел конец: он прошелся по дому, отодвинул створку двери и шагнул на террасу.

Облака горели в свете тонкого месяца. Ночная жизнь взрывалась в саду щебечущими и стрекочущими звуками. Сын, как и ожидалось, сидел все там же, у опоры навеса.

— Шикамару, — позвал Шикаку. — Идем со мной.

Парень без возражений поднялся и последовал за ним. Они сели на татами, у дверей с рисунками оленей, расставили фигуры и начали игру.

Дверь оставалась открытой. Звуки ночного концерта заполняли комнату, словно они с Шикамару сидели на улице, а не в доме. Доску освещал крохотный огарок свечи. Изящно двигая запястьями, отец и сын делали ход за ходом. Деревянные фигуры звонко щелкали о поверхность доски. Шикамару в свете свечи казался еще более уставшим и несчастным, чем был на самом деле. Или свеча, напротив, подчеркивала его настоящее состояние?

— Ты сегодня непривычно рассеян. — Шикаку подхватил средним и указательным пальцами пешку и переместил на поле вперед. — Так ты у меня не выиграешь.

— Молчал бы уже… — вяло откликнулся Шикамару.

Щелчок за щелчком. Фигуры развивались, партия заходила все дальше.

— «Акацуки»? Они сильны?

— Да.

Ход. Щелчок. Еще один ход, еще один щелчок.

— И что собираешься делать?

Сын не ответил.

— Думаю, если такой человек, как Асума, не смог противостоять им, то у тебя и шанса не будет. Он был настоящим мужчиной.

— Ага.

— Но ужасно играл в шоги, — попробовал пошутить Шикаку и тепло усмехнулся.

Сын тоже снисходительно выдохнул, будто бы чуток расслабился. Но напряжение никуда не ушло. Они продолжили играть молча. Шикамару явно не был настроен на разговоры.

Партия разворачивалась в воображении Шикаку во всем своем многообразии вариантов. Он видел развилки возможных ходов и знал, что Шикамару тоже все это видит. Потому их партия и звучала так: щелчок за щелчком, как часы. Интеллект на интеллект.

— Ты как, нормально?

— Не отвлекай меня от игры, — нервно ответил сын.

— Я не о том, — перебил Шикаку. — Что собираешься делать?

Шикамару дернулся и посмотрел ему в глаза. Шикаку сделал ход и замер, не отрывая пальцев от фигуры на доске. Мерное щелканье ходов прекратилось. В саду пели сверчки. Шикаку убрал руку на колено. Сын отвел взгляд, посмотрел на доску и сделал свой ход, стукнув фигурой по доске громче обычного. Сердился.

— По крайней мере, я знаю, что ты не настолько туп, чтобы отдаться врагу в руки и умереть.

Молчание. Щелканье ходов заново набрало обороты и творило стабильный ритм.

— Как твой отец я рад этому, — сказал Шикаку с нескрываемой гордостью.

Шикамару лишь сердито покряхтел в ответ, но ничего не сказал.

— Не хочу присутствовать на похоронах сына.