Рука, сжимавшая его горло, вдруг ослабла, и Шисуи, задыхаясь, рухнул на землю. В кулаке Мукая блеснул кунай.
— Нет! — воскликнул Итачи.
Но тот вдруг полоснул себя лезвием по животу. Его ноги подогнулись, и ослабевшее тело завалилось на бок.
— Мукай! — просипел Шисуи и сухо закашлялся.
Он поднялся на колени и подполз к поверженному врагу.
Мукай попытался заговорить, и из его рта вылилась струйка крови.
— Любое вмешательство в мой мозг — и запускается закладка, чтобы я убил себя, я ведь шпион…
Они молча наблюдали за умирающим. Его отрывистый голос становился все тише и тише.
— А ты, пацан… дьявольщина… Впервые такое вижу…
Шисуи не ответил.
— Вы хотите что-то сказать напоследок? — спросил Итачи.
— Это все я… — бормотал Мукай, судорожно вздрагивая. — Жена и дети… н-ни причем… они… Они не знали…
Дрожащей рукой он потянулся к карману.
— Может, я п-прошу слишком… много…
Итачи отстранил слабые пальцы Мукая, запустил руку в карман его штанов и извлек пачку сигарет — столь желанную для него.
— …огня… — из последних сил выдохнул Мукай, с папиросой, прилипшей к губе.
Шисуи полез в другой карман, щелкнул зажигалкой и поднес пламя к концу сигареты.
Мукай затянулся и блаженно прикрыл глаза.
— Вот, значит, к-как умирают шиноби…
Он вынул изо рта сигарету, и все его тело расслабилось.
— Я буду ждать вас там…
Слепые глаза бессмысленно уставились в небо, а между пальцами неподвижной руки продолжала дымить початая сигарета.
— Все кончено, — хрипло прошептал Шисуи.
****
Итачи медленно ковылял по направлению к дому по темному кварталу Учиха. Он уже доложился Данзо и побывал в госпитале у Кирэй, но внутренности все еще болели. Ему сказали, что некоторое время он не сможет ходить на миссии и даже тренироваться. Мягкий Кулак — это не шутки.
Вспышками накатывали воспоминания о минувшей битве, и мышцы немели от страха, каждый раз, когда воскресало это видение: задыхающийся Шисуи в руках Мукая.
Он едва не погиб из-за меня. Как же я слаб. Черт!
Итачи представил на мгновение, что было бы, если бы друг действительно не выжил. Перед его внутренним взором развернулась бездна одиночества, стало смертельно жутко. Больше ни с кем он бы не мог быть так откровенен, как с Шисуи. Никто не понимал его лучше. Разве что Данзо обладал способностью читать его мысли, но Данзо — не друг, он использовал свое знание для того, чтобы манипулировать им, так что это было даже плохо.
Дом встретил его мертвой тишиной. Итачи вошел в прихожую, разулся и тяжело поднялся на порог. Каждый шаг отзывался болью внутри. Он хотел привычно крикнуть: «Я дома!», но все уже спали.
Они даже не представляют, что я пережил. Я не хочу никого видеть.
Итачи поплелся в свою комнату в темноте, как можно тише, чтобы не разбудить домочадцев. Где-то во мраке коридора послышался глухой шорох, из приоткрывшейся щели седзи в коридор выпал прямоугольник блеклого лунного света, и на пороге показалась невысокая фигурка.
— Дядя? — едва слышно выдохнул знакомый голос.
Сарада была в своей обычной повседневной одежде, не в пижаме. Неужели не спала? Она подошла настолько близко, что Итачи затаил дыхание.
Что ты дел…
Ее руки, ни секунды ни колеблясь, скользнули ему на спину. Она обняла его и прижалась так сильно, что внутренности снова свело спазмом. Уткнувшись носом в плечо, Сарада бормотала:
— Дядя, ты живой…
Щека племянницы нечаянно коснулась его шеи, и Итачи почувствовал, что она холодная и влажная от слез.
— Сарада, — выдавил он и мягко добавил: — Мне больно.
Она отстранилась, приподняла очки и вытерла глаза.
— Спасибо, — вздохнул Итачи, проведя рукой по животу.
Сарада избегала смотреть ему в лицо, вероятно, ей было стыдно за свой порыв. Но Итачи неожиданно для себя понял, что он счастлив. В этом доме все-таки был человек, который переживал за него и все время, что он сражался с Мукаем, думал не о домашних хлопотах, первом уроке в академии, величии и славе клана Учиха, а о нем, и молился, чтобы он, Учиха Итачи, выжил.
Что ей сказать? Обязательно надо сказать что-то. Она должна знать, что я благодарен. Но я не могу… Шисуи прав. Я совершенно не умею общаться с людьми.
— Спасибо, Сарада, — сказал он снова. Подумал и опять повторил: — Спасибо.
Уже не за то, что она перестала его обнимать, а за то, что обняла. За то, что ждала. За влажные от слез щеки. За все сразу.
Глава 17. Ты — наша
17
«Боги и демоны, белые боги и черные демоны, и их дети от смертных — герои и чудовища, каждый из которых считает себя героем, а всех остальных — чудовищами и готов доказывать свою правду любыми методами… Это так естественно. К сожалению…»© Генри Лайон Олди
По совету медиков Итачи весь день провел в постели.