— Если жидкость из этого сосуда коснется меча, на котором была кровь убитого Алрика, она закипит прямо на клинке, — Фрея уверенно смотрела в глаза Ульриху, — так сказали люди, приплывшие с Большой земли.
— Да уж, наши предки сказали бы, что это колдовство, а теперь не знаешь, что и думать, — пробурчал Торбьорн.
— Нечего болтать, доставай свой меч и клади на стол, — отозвался Готфрид.
Начальник стражи горестно вздохнул, и на столе появился второй меч. Несколько капель коричневой жидкости упали на сталь и тут же скатились на деревянные доски.
— Мне скрывать нечего, — громогласно заявил Ульрих и подошел к столу. За ним в очередь выстроились и остальные.
Фрее помогали Свен и Олле, очередь двигалась быстро, и вот наконец последний из подошедших к столу стражников положил свой меч на стол. Собравшаяся вокруг толпа затаила дыхание. Все переводили взгляды со стола, на котором лежал меч, на растерянное лицо стражника и обратно. Фрея не торопилась. Она наклонилась над столом, поднесла пузырек с волшебной жидкостью к клинку и наклонила его. Капля упала на сталь. Толпа ахнула.
— Вы видите, вы видите это? — вскрикнул облегченно стражник. — Я ни в чем не виноват!
Он схватил свой меч со стола и смешался с толпой.
— Что же дальше, Готфрид? — язвительно полюбопытствовал Ульрих. — Нет ли у людей с Большой земли волшебного глаза, представ пред которым убийца сразу же выдаст себя?
Конунг еще не решил, что сказать в ответ, когда зазвучал негромкий приятный голос, заставивший всех замолчать:
— Многоуважаемый Ульрих, несомненно, знает, что дар всеведения свойственен лишь богам, а люди, приплывшие с Большой земли, всего лишь люди. Иногда людям так трудно узнать правду, особенно ту, которую кто-то усиленно пытается скрывать. И если конунг Готфрид и глава стражей Торбьорн пытаются приоткрыть завесу тайны, то честь им и хвала. А наш долг как достойных сынов своего народа оказывать им в этом всяческое содействие. — Вставший рядом с Готфридом первосвященник провел руками, нарисовав в воздухе большой круг.
Люди в толпе повторили его движение.
— Конунг благодарит всех за содействие и просит вернуться к своим обычным занятиям! — рявкнул толпе Торбьорн.
Люди начали расходиться с площади, и вскоре на ней почти никого не осталось.
— Приветствую тебя, Верховный хранитель. — Готфрид склонил голову, и первосвященник быстро начертил круг, едва не касаясь пальцами волос конунга.
— Рад видеть тебя в добром здравии, князь, — Готфриду показалось, что он услышал иронию в мягком голосе Верховного хранителя, — вижу, что заботы окружили тебя со всех сторон, как горы окружают нашу дарованную богами долину.
— Я думаю, Ладвик, ты прекрасно знаешь о моих заботах, — тон конунга стал не таким приторно-учтивым, — их все больше с каждым днем. К сожалению, не так быстро растет число тех, кто готов помогать мне в решении этих забот.
— Ты князь, ты можешь приказать любому, — с улыбкой отозвался Ладвик.
— Можно приказать служить, но нельзя приказать стать единомышленником, — проворчал Готфрид.
Ладвик помолчал, затем бросил недовольный взгляд на стоявшую неподалеку и, очевидно, слышавшую весь разговор Фрею.
— Я сам и все братья нашей церкви готовы в любой миг прийти тебе на помощь, князь. Тебе стоит молвить лишь слово. Однако, — он поднял руку, не давая себя перебить, — ты знаешь мое мнение об источнике наших бед.
— Я знаю, Хранитель, — Готфрид провел рукой по бороде, — я знаю твое мнение о том, что было, но я не знаю твоего мнения о том, как нам надо поступить. Как, Хранитель?
— Ты говоришь — нам? — переспросил Ладвик. — Ты — правитель этой земли, ты волен принять то решение, которое подсказывает тебе разум.
— Мой разум подсказывает мне, что Верховный хранитель, считающий причиной всех бед людей, прибывших на наш остров с Большой земли, хочет остаться в стороне от вопроса, что же нам с этими людьми делать? — раздраженно повысил голос конунг. — Хотя мне лично вообще непонятно, а можем ли мы сделать хоть что-то?
— Церковь не может вмешиваться в мирские дела, князь, — смиренно склонил голову священник.
— Она никогда из них и не вымешивалась, — буркнула себе под нос Фрея, однако Ладвик услышал.
Он укоризненно посмотрел на Готфрида, затем перевел взгляд своих необычайно пронзительных голубых глаз на Фрею. Что он собирался сказать, так и осталось неизвестно. Разговор был прерван оглушительным ревом мотора. На площадь, поднимая густые клубы желтой пыли въехал ярко-красный квадроцикл с двумя седоками. Сделав эффектный разворот, железная машина остановилась прямо перед конунгом.
Первым с квадроцикла соскочил сидевший сзади пассажир. Когда он снял с головы шлем и нервно сунул его в руки водителю, все с удивлением увидели, что это был не кто иной, как местный архивариус.
— Альбер, ты ли это? — расхохотался Торбьорн, хлопнув по спине и без того неуверенно стоящего на ногах после стремительной гонки архивариуса.
Тот присел от удара мощной ладони и, ничего не ответив грубияну, подбежал к Верховному хранителю и что-то зашептал ему на ухо.
Тем временем снял шлем и человек, управлявший квадроциклом.