Не наследник, которому по… (СИ)

- И в первую очередь знать возможности друг-друга.

Мы были в спортивной форме, и маг первым делом погнал нас бегать вдоль стены по залу. Первым Иванова, следом за ним Горшкова, потом меня и замыкающей Эму. Та вновь попыталась что-то вякнуть против, но была тут же заткнута преподом. Он хлопнул в ладоши, и мы побежали. Сам Угрюмый остался посередине зала, следя за нами и указывая на ошибки.

- Не части Такаюки, - говорил он, - шаг шире делай, беги размеренней, иначе быстро устанешь. Мы не на скорость бежим, важна выносливость на дистанции.

- Гаврила, молодец, только руками ритмичнее, ритмичнее, и поднимись на стопе.

- Эма, отлепись от Рассказова, держи дистанцию.

И только меня он демонстративно игнорировал. Умно. Лёгкими штрихами он показал, что не слишком доволен моим попаданием сюда, но если бы стал открыто проявлять негатив то это, конечно, одобрили бы Иванов с Эмой, но не одобрил бы Горшков. Значит фокус внимания именно на нем.

Круг, затем второй, потом третий, мы упорно бежали по залу, а Угрюмый и не думал командовать стоп.

Первой ожидаемо сдулась Эма, проповедование феминизма и вегетарианства не заменят физических тренировок.

- Я больше не могу, - задыхаясь прошептала она, отваливаясь и оседая на скамейку у стены.

- Не можешь, точно не можешь? - грозно вопросил ту Угрюмый.

Буквально насильно заставил пробежать её ещё круг. Затем, когда та вовсе упала, растянувшись на полу, кивнул:

- Теперь вижу, что больше не можешь. Хотя, ради приличия, могла бы и проползти с десяток метров.

Следующим к Эме присоединился Гаврила. Видимо там, где он до этого обучался и жил, ему не требовалось серьёзно бороться за свою жизнь.

Но боролся он до конца. Когда ноги уже не шли, двигался на четвереньках, когда устали и руки, продолжал ползти по пластунски. Поэтому Угрюмый его весьма искренне похвалил.

Ну а мы с Ивановым, как два воспитанника “Последнего пути” продолжали свой бег. Он питаясь ненавистью ко мне, а я на замешанном энергетическо-витаминном коктейле, из тех, что запрещены в бездарском спорте. Но мы же маги, и на нас запреты не распространяются. Поэтому я вкинул последовательно мельдоний, триметазидин, адамантилбромфениламин, фонтурацетам, меклофеноксат, эпинефрин, эфедрин, адрафинил, эпоэтин-альфа и бефунгин.

Как одним местом чуял, что нам тест на выносливость устроят. А дышать как загнанная лошадь, чувствуя жжение в легких и ломоту с тяжестью в мышцах, при этом жутко потеть мне совсем не улыбалось. Поэтому фарма была наше всё.

Будь я обычным человеком, от такой смеси ноги бы протянул, но у магов чуточку иной метаболизм. Плюсом магия огня делала меня весьма устойчивым ко многим негативным воздействиям, таким как отравления и болезни.

Вот поэтому бежал я легко и непринуждённо, буквально паря над устилающими пол спортзала крашенными досками. Каждый раз, когда Такаюки оглядывался на меня, я сдержанно улыбался ему, отчего лицо парня мгновенно перекашивало от злобы. Впрочем, разок он засмотрелся дольше обычного, не вписался в поворот и со всего маху врубился в стену. Без особых, правда, для себя последствий. Только посыпалась отбитая штукатурка, да Угрюмый выматерился в голос и сказал, что вычтет стоимость ремонта из нашей стипендии.

В итоге мы бегали до тех пор, пока не надоело магу самому.

- Всё! - рявкнул тот, останавливая наш забег, - хорош.

Он махнул рукой, показывая, что можно прекращать, после чего Иванов рухнул как подкошенный и замер неподвижно на полу.

- Слабак, - произнёс я, остановившись рядом, - я даже не вспотел.

- Что ты там говорила, про жёлтый факультет? - услышал я шёпот Гаврилы и увидел как тот тыкает девушку локтём в бок.

Та только громко фыркнула, словно лошадь какая и отвернулась.

Угрюмый тоже подошел к нам, ткнул пару раз носком ботинка тело, оодряюще произнёс, обращаясь к Иванову, так, похоже, и не пришедшему ещё в сознание:

- Молодец Такаюки, не сдался, боролся до последнего. Так и на турнире борись.

Затем покосился на меня, но вновь промолчал, отошел, скомандовал:

- Полчаса на отдых, затем на арену, посмотрим на вашу магию.

***

Полчаса Иванову оказалось мало, поэтому Гавриле с Эмой пришлось его тащить. Ну вернее Гавриле пришлось его тащить, а Эма шла рядом и покрикивала, указывая как именно и куда нести. Судя по наглому выражению лица и прущему из всех щелей самомнению, оба парня так и не решились признаться, что были свидетелями её откровений со мной. Но если от Иванова другого и не ожидалось, то вот Горшков меня несколько удивил. Хотя, возможно, он просто решил не пороть горячку, а выждать и взвешенно решить, что делать и как дальше жить. Если это было так, а не было очередным проявлением куколдизма, то стоило парню похлопать за выдержку. Ну и за наличие мозгов. Импульсивность ещё никого до добра не довела.

- Я сам, я сам, - под конец пути, слабо промолвил Такаюки и, спустившись со спины товарища, на подрагивающих ногах поплёлся к арене.

Перестав донимать Гаврилу указаниями, Эма через плечо, гордо вздёрнув подбородок произнесла: