(Не)настоящий парень

Мозг настолько отчаянно пытается выбраться из заложников эмоционального хаоса, что категорически отказывается понимать, кто ушел и как это "расслабься". Стою, оглушенная произошедшим, вглядываюсь в собранное лицо напротив и никак не соберу себя из кусочков того, кем была "до" и кто я минуту спустя. Или прошла только пара секунд?

Делаю глубокий вдох, кислород, наконец, достигает мозга, и события выстраиваются в линеечку.

Папа. Точно. Напротив – актер, которого я наняла. А я – дурочка, позволившая себе лишнего. Чуть не позволившая.

– Больше так не делай, – сбрасываю руки моего ненастоящего парня с плеч и делаю ещё один шаг назад, увеличивая расстояние. Надуваю щеки, хмурюсь.

Сержусь на него, на себя, на ситуацию в целом, где меня явно обдурили.

– Раньше никто не жаловался, – нагло ухмыляется псевдо-бойфренд, зачесывая длинную челку назад.

Отличное напоминание, что все это не по-настоящему.

– Ты ко всем присасываешься насильно? – я картинно вытираю рот, показывая, насколько мне все это не понравилось.

Да, тактика первоклашек "притвориться, что дёрганье косичек мне не нравится" в действии. Но как ещё спасти свое достоинство?

– Экспромт работает лучше, чем запланированное действие, – пожимает плечами нахал. – Проверено.

– Это было лишнее, – все ещё негодую я. Может даже слишком. Насколько жалко это выглядит со стороны?

– Напомню, что твой отец подловил меня на чертовых мышах, а теперь у него никаких сомнений.

Ну да, засвидетельствовал, так сказать, глубину наших чувств.

– И во сколько мне обойдется эта доп услуга? – не удерживаюсь от укола.

Взгляд парня становится острее, но на лице расцветает самая лёгкая из улыбочек в его арсенале.

– За счёт заведения, – привычным уже жестом щелкает меня по носу, хотя и без привычного комментирования, и, огибая меня, направляется к двери. – Кстати, с языком обошлось бы не дёшево.

Козел.

Пунцовая возвращаюсь на кухню следом за Вовой. Конечно, он понял, что я растеклась лужицей от его "экспромта". И что хотела большего. Явно пытался сгладить ситуацию, чтобы я не чувствовала себя последней идиоткой, но своим отвратительным намеком на наши товарно-денежные отношения я все испортила. Ещё б деньги в трусы ему запихивать стала – вообще можно из города мотать.

Стыдоба.

Вот это у меня недосекс. Правильно Ангелинка говорит: женщина в долгом простое хуже не стерилизованной кошки в сезон. Всплеск гормонов, неконтролируемая агрессия, мерещатся всякие Курты Кобейны и их взаимные поцелуи.

– О, наконец-то, – радостно хлопает себя по коленям папа, как только мы неловкой процессией входим на кухню. Я неловко, Вова – максимально непринужденно.

Профи, что тут скажешь. А мои щеки до сих пор горят, даже взглянуть на него – выше моих сил.

– Ну что, по стопарику за знакомство? Зин, доставай рюмки.

Лихой жест рукой вызывает привычную улыбку. Папа обожает проводить дегустации своих напитков. Интересно, что в арсенале сегодня? С тех пор, как любимый и единственный зять подарил ему самогонный аппарат, все жители деревни стали невольными подопытными. Сам папа не особый любитель опустошать бутылку, это так, скорее хобби для измученной полевыми работами души. Но, как и всё, за что он берется – делает с размахом.

– Володь, садись, садись, – зазывает поближе к себе отец, откупоривая литрушечку. – Ты же будешь?

– Вова, пап, – поправляю я, звеня рюмками.

– Да ничего, можно и Володя, – бодро соглашается мой псевдо-бойфренд. – Я буду! – с энтузиазмом соглашается Вова, за что удостаивается цепким маминым взглядом, которая подозрительно притихла.

Тут заведомо проигрышная ситуация: чересчур радостно отреагируешь – алкоголик, откажешься пить – не уважил.

– Своя, – нежно гладит бутылку перед собой папа. – Понюхай, понюхай! На чем настаивал, как думаешь?

– Пап, давай без твоих ребусов, – прошу я, садясь напротив, окунаю пакетик чая в кипяток.

Но Вову уже не спасти. Ему протягивают полную рюмку, и с глазами пятилетнего мальчишки, получившего на день рождения радиоуправляемый вертолет, наблюдают, как он принюхивается, а потом опрокидывает всё залпом.

– Сто…й – не успеваю я предупредить, что там не сорокоградусная водичка и к такому пищевод надо подготовить.

Вова закрывает глаза, втягивает воздух на полную ширину лёгких и отчаянно выдыхает, мужественно не произнося ни звука. Не хватает только занюхать рукавом для полноты картины. Я тут же хватаю со стола сало и пихаю ему в рот. Давай, давай, жуй, не надо на меня таращиться! Сейчас полегчает.

Реанимированный пациент с красными глазами, полными растерянности и ужаса, смотрит на меня, дожевывая копчёный свиной бочок и покашливая между делом. Возможно, проклинает. Но я же предупреждала! Об этом так точно было в дурацкой бумажке, что он заставил заполнять. Вот к чему эта показушная бравада была?

– Пшеница? – охрипшим голосом спрашивает Вова, переводя взгляд на отца, с которого писали чеширского кота.

– Картофельные! Очистки! – даже подпрыгивает на месте отец, хлопая в ладоши. – Никто не догадался! Никто, ха!