(Не)настоящий парень

— Та‑а‑ак… яснее не становится. Кто попользовался?

— Вова, — изучаю дурацкий красный ромбик на обоях, кажется, даже не моргаю.

— Вова?.. А! Твой псевдо‑парень? А с чего такие предъявы? — Геля опирается на стену и складывает руки на груди.

— Слишком долго он «у родителей» был, — вздыхаю я. Откидываю голову назад, упираясь затылком в стену.

— И что?

— Мама решила, что он меня кинул. Уехал, завел там себе кого‑то, а я тут наивная дурочка жду его.

— А это плохо? — осторожно спрашивает подруга. — То есть, ты же все равно рано или поздно с ним бы «рассталась», а так и придумывать ничего не нужно.

— А это ещё и не все, — морщусь я, зажимая онемевшие от холода ладони между коленями. От остановки шла без перчаток, зажав телефон в руке, не в силах даже убрать его в сумку. — Мама разошлась. С лохушки мы скатились до неудачницы, с неудачницы до сопли зелёной, ничего не смыслящей в жизни. А там и сестру в пример мне поставили и мужа ее, и про соседа, взявшего на себя раскручивать бизнес своей семьи, не забыли. И про мое место в жизни напомнили.

Я замолкаю на секунду, проглатывая неприятный ком, ставший поперек горла, и снова набираю побольше воздуха в лёгкие. В голове так и стучат слова мамы: выше головы не прыгнешь; рождённый землю копать, с лопатой в руке и помрет; я же тебе говорила.

Я же тебе говорила? А я тебе говорила! А я ведь говорила!!!

— Короче, я так разозлилась, что она мне и слова не даёт ставить, и что за последнюю идиотку держит, и ляпнула… Что Вова возвращается на днях. И что мы съезжаемся.

На последних словах я замолкаю и вглядываюсь в лицо подруги. Она выглядит слегка озадаченной. А ведь это не конец истории.

— Мдам… — изгибает она бровь. — И что…

— И они приедут погостить. На пару дней. А ты съехала.

— Ка‑пец.

Геля разворачивается на мысках и скрывается в кухне. Слышен звук хлопающих ящиков, звон стаканов. Я собираю себя из бесформенной массы на пуфике в подобие человека и плетусь за ней. Я и сама все ещё в шоке. И от того, как обернулась моя ложь, и от собственной дурости.

Нельзя было так долго использовать одну и ту же легенду. Могла и догадаться, как звучит со стороны это «уехал к родителям, когда вернётся, не знаю». Могла бы вообще ничего не придумывать! Могла не нанимать парня, не врать об отношениях, а сказать прямо: та жизнь не для меня, как ты не поймёшь, мама?! Но я никогда не умела отстаивать свою свободу. Даже на филфак поступила втихаря и сообщила родителям об этом постфактум. Они отвезли меня к общежитию сельскохозяйственного института, а я на метро добралась до педагогического. Правда раскрылась быстро, понятное дело, я выслушала лекцию «ну и куда ты потом с таким образованием, коровам Тургенева читать?», пережила пять лет нападок и ударила их под дых еще раз, найдя себе здесь квартиру и работу.

Думала, однажды мама смирится.

Но это совсем не в ее стиле. Вот загнобить родную дочь до полной капитуляции — это пожалуйста. Но чем больше напор, тем сильнее мое сопротивление. Мама не понимает, что кое‑что я унаследовала и от нее. Помимо рыжих волос.

И это упрямство — моя единственная сильная сторона. Ещё отличная память, но в борьбе за свой выбор и возможность жить своей жизнью это бесполезная штука. Только мешает, подкидывая неприятные воспоминания, которые ломают дух, как сухую тростинку.

Вот и сейчас я чувствую себя поломанной.

И в отчаянии.

— Как знала, что пригодится, — кряхтит Геля, прокручивая штопор в бутылке вина. — Хорошо, что с корпоратива утащила.

Пробка поддается, выскальзывая из горлышка с громким «чпок», подруга тут же разливает золотистую жидкость по бокалам и подталкивает один ко мне. Сажусь за стол и берусь за тонкую ножку фужера. Дешевое стекло, фикспрайс, сто рублей. Из набора осталось всего два бокала, остальные ещё на праздновании новоселья приказали долго жить.

Прикрываю глаза, делаю выдох и опрокидываю в себя вино залпом. Немного легчает.

— Ой‑ей, полегче, — отбирает у меня пустой фужер подруга и наливает в него ещё. — Вино‑то дорогущее, прочувствуй вкус.

— Ничего не чувствую, — шепчу я.

— Ну да, понятное дело, — кивает Геля и снова придвигает ко мне бокал. — Так и что делать будем?

— Слышала, из удлинителя отличные петли получаются. Даже мыло не нужно, — делаю два больших глотка и, наконец, ощущаю тепло, разливающееся от желудка по венам.

— На твое счастье нет у нас ни одного удлинителя, — Геля садится напротив и задумчиво хмурится. — А все острые предметы я заберу с собой.

— Куда с собой?

— Пока не знаю. Перекантуюсь у кого‑нибудь, пока вы тут счастливую молодую семейку разыгрывать будете.

— Кто? — хриплю я.

— Ты и твой коммерсант татуированный. Вариантов же нет, надо опять нанимать его?

— У меня нет денег, — отчаянно шепчу я. Опрокидываю в себя остатки кислого вина и роняю начинающую кружиться голову на столешницу.

Щеке становится прохладно, какое облегчение.

— У меня есть. Премию за ноябрь дали. На твое счастье, я не нашла пальто мечты, так что…