Не навреди. Истории о жизни, смерти и нейрохирургии

К нам подошли сотрудники отделения, чтобы поздороваться и вместе сфотографироваться. Мне рассказали обо всем многообразии проводимых здесь операций, хотя на любые конкретные вопросы я получал лишь весьма расплывчатые ответы.

Такой же ритуал ждал нас и в остальных семи отделениях больницы. Когда я спросил, можно ли осмотреть операционные, нам объяснили, что они закрыты на косметический ремонт. И за все время мы не увидели ни одного пациента.

Мы прочитали подготовленные лекции. Заданные аудиторией вопросы продемонстрировали полное и решительное непонимание того, что мы всячески пытались объяснить. Разочарованные, мы вернулись в отель. Как и в Москве, тут на каждом шагу встречались прелестные молодые женщины. Мне сказали, что это не профессиональные проститутки, а обычные девушки, которые отчаянно хотят немного подзаработать. Одна ночь с западным бизнесменом стоила тогда больше, чем средняя месячная зарплата. Растерянные, хоть и очарованные их красотой, мы застенчиво прошли мимо, после чего собрались в одном из номеров, чтобы выпить купленный в аэропорту виски. Мы были сбиты с толку и потрясены поистине сюрреалистическими противоречиями между тем, что мы увидели, и тем, что нам внушали во время экскурсии по больнице.

На следующий день я посетил больницу неотложной помощи, расположившуюся в западной части города. Я объяснил, что хочу посмотреть, как лечат травмы, и мои сопровождающие согласились (пусть и с явной неохотой) отвезти меня туда. Мы приехали ближе к вечеру: над городом сгущался сумрак. Больница представляла собой десятиэтажное здание, рассчитанное на восемьсот коек. Она была построена всего десять лет назад, однако уже выглядела заброшенной. Мимо опустевших ветхих строений, на которые со свинцового неба падал снег, и исполинских труб непонятного назначения, которые, казалось, окружали любые советские здания, мы подошли ко входу в больницу. Сбоку от здания раскинулся большой, но запущенный открытый рынок – ряды потрепанных временем оцинкованных прилавков, на которых теснился унылый ассортимент, состоявший преимущественно из дешевой косметики и водки. Вокруг стояли обшарпанные «Лады», «Москвичи» и «Волги». Все выглядело серым, грязным и тусклым. Как я услышал позднее, нелегальный сбор арендной платы с несчастных торговцев являлся важной частью обязанностей главного врача, а также неплохим источником дополнительного дохода для чиновников городского управления здравоохранения.

С электричеством в больнице возникли проблемы, и большая ее часть была окутана кромешной тьмой. Все вокруг провоняло аммиаком: в больнице не осталось дезинфицирующих средств, и единственным, что можно было использовать для уборки, оказался аммиак. Здание выглядело практически безжизненным. Меня отвели в одну из темных операционных – просторную комнату с широким окном, вид из которого был словно после бомбежки. В сумрачном свете операционного окна я рассмотрел огромные сугробы на улице. Операция была в самом разгаре. Хирург «оперировал» мужчину, которого парализовало ниже шеи из-за несчастного случая, произошедшего несколькими годами ранее, – по крайней мере так мне сказали. На столе лежал ряд обшарпанных инструментов, которые выглядели так, будто их нашли на свалке. Пациент лежал на боку, частично укрытый старыми занавесками с выцветшим цветочным узором. Хирург вставил ему в позвоночник несколько огромных игл, через которые вводил в позвоночный канал холодный солевой раствор. Судя по всему, предполагалось, что данная процедура будет способствовать восстановлению спинного мозга. Аудитория встретила одобрительными вздохами рефлекторные подергивания ног пациента, вызванные действием солевого раствора: это было воспринято как очевидное доказательство того, что лечение помогает.

Когда я шел по особенно темному и унылому коридору, ко мне подбежал молодой человек, похожий на радостного спаниеля, – тот самый хирург, который на моих глазах только что «оперировал» парализованного человека.

– Это отделение нейрохирургии, – объявил он на ломаном английском. – У нас здесь три отделения неотложной нейрохирургии. Меня зовут Игорь Курилец, я заведующий отделением неотложной хирургии позвоночника.

Я настроился на длинное, скучное повествование. За недолгое время, проведенное в Киеве, я успел привыкнуть к нудным перечислениям названий отделений, количества коек и всевозможных достижений, которыми администрация любой больницы встречала незадачливых посетителей, надеясь тем самым убедить их, что в сфере неотложной нейрохирургии Украина ничуть не уступает другим странам, а то и превосходит их.

– Здесь все ужасно! – сказал он.