Не навреди

Костя, с которым она все же в один из вечеров встретилась в «Погребке», ввел ее в курс событий. Бородин на допросе вину не отрицал и с гордостью сообщил, что гениальная идея с инсценировкой пришла ему в голову в тот самый день, когда Елена, увидев в их дворе «Туарег», сказала, что теперь «Фольксвагены» ее нервируют.

«Я вдруг представил, как моя жена видит на перекрестке машину Вадима и думает, что это та самая, как она дергается и давит на тормоза, как попадает в аварию… а потом меня осенило, – сказал он следователю. – Я не должен был ждать или надеяться, я просто всё взял в свои руки».

О романе Елены он к тому времени давно уже знал от Юли, но притворялся, что не в курсе, не желая подталкивать ее к разводу. Лишаться источника дохода ему категорически не хотелось. Понимал, что Елена использует их брак как ширму, но в любой момент может сорваться и уйти – тогда жизнь могла стать куда менее комфортной. Его угнетала финансовая зависимость, и он даже пожаловался следователю, что «ощущал себя заложником ситуации».

Он ненавидел жену не за измену, а за то, что она называла его «автором одного романа» и «посредственностью с претензиями на гениальность», – именно этих слов он не мог ей простить.

«Полный ебанат», – констатировал Супруненко, на которого запись допроса произвела сильное впечатление. «Говорит: эти деньги мои по праву, я ее, дуру деревенскую, в люди вывел. И не собирался ждать, когда она меня кинет ради очередной извращенки».

Упоминая в разговоре свою начальницу, Костя даже тон голоса менял, а глаза его затягивались мечтательной поволокой – это было смешно и немного грустно. Вика никогда раньше не видела его влюбленным, и, возможно, из-за этого он казался немного чужим.

Узнав про Викин последний диалог с Бородиной, Костя похлопал ее по плечу и пробормотал: «Не грузись, она того не стоит».

Но она стоила. И мысли о ней никуда не исчезли. Вика стерла чат, удалила контакт и изо всех сил старалась забыть. Получалось довольно хреново. Болезненное чувство потери вызывали даже рекламные постеры косметики в метро. Ее триггерило всякий раз, когда она проходила мимо стены с фотообоями в клинике: там над горной грядой плыли облака. Тогда она, тоскуя о том, чего никогда не было, думала об Алтае и воображала, как в какой-нибудь параллельной вселенной они с Бородиной могли бы…

Она даже не смогла вытерпеть, когда родители смотрели по телевизору «Трою», – выбежала из дома и час бесцельно бродила по улицам.

Рано или поздно якоря утонут в бурном течении времени, рано или поздно все эти мысли, непрерывно кружащие по одной орбите, сгорят в атмосфере. Вика хорошо это знала, но все равно злилась на себя за то, что не умеет мгновенно переключаться и продолжает мусолить ненужные воспоминания.

Ничего не исчезло. Она не была готова. Потому что, когда в один из жарких августовских вечеров увидела красное ауди, припаркованное перед клиникой, ее сердце предательски замерло, пропустив удар.

Вика шагнула к машине со ступенек, просто чтобы убедиться, что ошиблась и за рулем сидит совсем другой человек. Но никакой ошибки не было. Пассажирская дверь распахнулась перед ней, будто не оставляя выбора, и Вика забралась в салон, пахнущий хорошо знакомыми духами.

– Может, хватит?

– Что хватит? – спросила она и зачем-то пристегнулась.

– Мучить друг друга.

Правильнее было бы усмехнуться и сказать: «С чего ты взяла, что я мучаюсь?», но она произнесла: «Хочешь меня?» – и, услышав в ответ протяжный вздох, закрыла глаза и откинулась на спинку сиденья, чувствуя, как машина плавно трогается с места.