Не небом едины (СИ)

— Можно папа Юра, — улыбнулся он слабо, приглаживая волнистые седые волосы. — Здравствуй, сынок

Глава 24

Я снял очки, напрочь забыв, что мой глаз сияет всеми цветами радуги, дабы получше рассмотреть вошедшего мужчину. Я даже закрыл на секунду глаза и открыл снова, что удостовериться в том, что отец Марты — не наваждение и не следствие моей подбитой головы в неравном бою с пьяным тяжеловесом Липатовым, будь он не ладен, к слову упомянут. Ильинский нерешительно стоял напротив и добродушно улыбался, согревая меня, как и в юности, своей улыбкой. К горлу подступил ком, я сжал губы, силясь, чтобы не заплакать при Лейле и при папе Юре, чтобы никто не увидел меня слабым, что с появлением Марты в моей жизни стало практически невозможно. Как только эта женщина снова оказалась в поле моего зрения и переступила порог переговорной, я словно вернулся на семнадцать лет назад и почувствовал себя тем прежним, робеющим перед ней мальчишкой, что городит ерунду и не знает, как себя вести. Я злился, что она меня в упор не замечает, делает вид, будто мы не знакомы. Я то пытался быть с ней обходительным и окружать заботой, то злился и срывался на Марту…всё, как тогда. Ничего ровным счетом между нами не изменилось. Мы не могли быть вместе. Мы не могли быть порознь. Нам постоянно что-то мешало. Наша любовь долгое время походила на противостояние, пока Марта окончательно не ушла от Леонида ко мне, и мы…не подали заявление в ЗАГС. А потом произошла та злополучная авария. И я потерял Марту. И папу Юру потерял. Через какое-то время умер мой дед — единственный, близкий мне человек. И я вовсе остался один, что не лучшим образом сказалось на моём характере, зато помогло мне стать тем, кем я стал. В одиночку строить успешный бизнес оказалось проще, чем с кем-то напополам, по крайней мере я был должен исключительно себе, все претензии касаемо промахов и потерь предъявлял сам себе, до тех пор, пока я не встретил Калинина, с ним как-то мы быстро поймали одну волну, и я без сомнений добавил к «Платонову» приставку «и партнёры». Вообще у нас был третий…Гаврилов, но он исчез волшебным образом, каким и появился. Я потом предлагал Степану переименовать компанию в «Платонов и Калинин», но он скромно отказался, да и на дивиденды это бы не повлияло никоим образом.

Невольно вспомнил пророческие слова тёти Маши: «…прошлое, настоящее и будущее переплелись. Очень редкое это явление…». Редкое да меткое явление, раз судьба нас столкнула с Мартой спустя столько лет и переплела наше прошлое и настоящее, возможно, и будущее тоже, но будущее казалось мне таким туманным, что я категорически не хотел думать об этом сослагательном времени и тяготах неопределенности, что явно нас поджидали, если верить прозорливой тёте Маше.

Я взял себя в руки и мысленно напомнил себе, что я — бравый, несгибаемый мужик, цепкий владелец крупнейшей в Москве юридической компании «Платонов и партнёры», покончив с незримыми сантиментами.

— Лейла, оставь нас, — сказал я, как можно спокойнее, но голос мой дрогнул.

— Слушаюсь, босс, — хитро пропела администратор и, вильнув бёдрами, одарила Юрия Георгиевича ослепительной, обворожительной улыбкой.

Когда за администратором закрылась дверь, я наконец-то поднялся и вышел из-за стола и чуть ли не побежал в припрыжку к папе Юре на радостях, сжал его крепко в своих объятьях и заплакал.

— Ну-ну, полно, сынок, — прохрипел он, — задушишь меня, отпусти.

— Прости, — я разомкнул объятья, — не могу поверить, что это ты. Ты жив! Наш папа Юра жив! — я резко сник, что не ушло от внимания Ильинского.

— Что за перемена настроения?

— Марта…я снова упустил вашу дочь, — уныло протянул я и посмотрел виновато на папу Юру. Но тот продолжил улыбаться отчего-то, и я заподозрил неладное.

— Найдётся, вам ли не привыкать, голубки? — Ильинский похлопал меня по плечу и сел в кресло, в то самое кресло, в котором сидела Марта на собеседовании…тёмно-серое кресло с прямой высокой чуть прикрытой спинкой, такое же, как и десяток других кресел, но особенное для меня, поскольку его выбрала любимая. И вот отец интуитивно выбрал это же кресло, что меня умилило.

— А теперь, что за перемена настроения?

— Вы выбрали то же кресло, что и ваша дочь.

— Не мудрено, мой друг, — Ильинский деловито постучал пальцами по столу, прищурился и ехидно спросил, — кому же ты на этот раз профукал мою дочь?

— Вашему зятю, — сконфузился я, ощущая себя нашкодившим мальчишкой, которого вот-вот поставят в угол на плохое поведение. Но на удивление Юрий Георгиевич был весел, странно весел.

— Снова-здорово, — папа Юра задумчиво почесал голову, — чей ему неймётся? Как же меня достал этот прохвост. Ну, Леопольд, погоди! — мужчина яростно стукнул кулаком по столу, и я чуть не подпрыгнул на месте с испугу, не ожидал такой бурной реакции от спокойного прежде Ильинского.

— Он Леонид, — поправил я несмело Юрия Георгиевича, и он гневно зыркнул на меня.