Не обижайте Здыхлика

После команды учительницы, незадолго до звонка дежурный собирает тетради для контрольных, забирает и Здыхликову – вместе, кажется, с его нежданным счастьем, потому что дальше – жуть перемены и тоска следующего урока, а уроков еще целых пять. Школу сотрясает зубодробительное дребезжание звонка. Потухший Здыхлик укладывает черновик и пенал в ранец, шаркая, направляется к выходу. И вдруг понимает: опять что-то не так. Никто не подгоняет его, не пихает в спину («Быстрее, ты, Здыхлик, ну!»), не толкает в плечо, не орет прямо в ухо («Чего дергаешься? Нервы лечи!»). Дверной проем свободен от одноклассников.

Здыхлик, вместо того чтобы идти себе вперед, останавливается и оборачивается.

Вокруг парты Зубра столпился народ. У девочек лица сочувственные, у мальчишек растерянные. Тут же стоит математичка, приговаривает своим удивительно спокойным голосом что-то до ужаса знакомое вроде «Подумай, не торопись, есть еще немного времени». Сам Зубр, страшно красный, злой, всклокоченный, что-то черкает в черновике. Он не сдал тетрадь. И даже не переписал работу набело. Как обычный отстающий. Школьный принц математики без привычной короны.

Здыхлик чувствует, как под синим пиджачком, под сероватой рубашкой его спина покрывается противными пупырышками. Так это, значит, было по правде? Он не понарошку забрал у Зубра его математику, их с математикой взаимную дружбу и любовь навеки? «В наш век – и такие суеверия», как говорил когда-то отец на его, Здыхликовы, детские фантазии про какого-нибудь лешего или Деда Мороза. И любой взрослый так скажет. Ничего такого не бывает. Не отдают способности за линейку. Даже за редкую командирскую, мечту всех мальчишек, годную если не самолетики чертить, так дымовуху сделать во дворе. Линейку можно украсть, отнять, в конце концов, выменять на что-то материальное – если, конечно, ее владелец не Здыхлик, с которым никто не церемонится. Но вот так – не бывает, и даже думать про такое стыдно.

А как же тогда он, Здыхлик, потолком которого всегда было несчастное дважды два, с полпинка решил два варианта контрольной, да еще и с усложненными шестыми заданиями?

Здыхлик горлом издает какой-то странный задушенный звук. Нечаянно. Но к нему сразу поворачиваются все. Девочки со страдальчески задранными бровками. Мальчишки с мучительно наморщенными лбами. Учительница, нахмуренно-спокойная. И сам Зубр – смотрит на Здыхлика в упор, и во взгляде его вовсе не снисходительное презрение, такое привычное для Здыхлика, а багровая пульсирующая ненависть.

Здыхлик бросается бежать.

За ним никто не гонится. Длинный коридор, лестница вниз, опять коридор – вот и кабинет литературы. Здыхлик, задыхаясь, скрючивается у его двери пополам. Куда же ты так бежишь, глупый. Если они захотят тебя догнать – догонят, как ни беги, а если тебя никто не хочет догонять, какой смысл доводить себя до рези в боку.

Ничего не происходит. Одноклассники, по одному и группками, подтягиваются, заходят в кабинет, швыряют свои ранцы на парты, болтают, смеются. Зубр, все такой же красный и всклокоченный, проходит мимо, не глядя толкает в плечо – мол, что встал на дороге, тут вообще-то люди ходят. Все как обычно.

То, чего он ждет, произойдет потом. Когда через три месяца слегка ошарашенный Здыхлик выйдет из учительской, переваривая новость («Тебя направляют защищать честь школы на математическую олимпиаду! Тебе оказано огромное доверие!»), его перехватит Зубр, оттащит в угол, будет сверлить безумными глазами, хватать за пиджак, оторвет пуговицу, начнет совать в руки злосчастную командирскую линейку («Возьми, возьми обратно, я был дурак, возьми, ну!»), потом примется угрожать – друзьями, отцом, потом вдруг неожиданно заплачет в голос, и это будет и гадко, и жалко. Здыхлик вывернется из его рук, пойдет прочь, ощутит спиной нестрашные Зубровы проклятия, пожмет плечами и грустно улыбнется.

А пока что этот удивительный день продолжается.

Красавица. Гости и Клуша