(не) Обручённые (СИ)

Судя по свету из окна, солнце клонится к закату. Это хорошо.

— Сплю я! Задремала. Что стряслось?

— Его величество вас к себе вызывают! Срочно.

У меня всё холодеет внутри, и на секунду прекращает биться сердце.

* * *

Пока я привожу себя в порядок, одеваюсь, причёсываюсь, завязываю шею косынкой понадёжнее и собираюсь с мыслями, проходит чёртова уйма времени. Служанка мнётся нетерпеливо в коридоре и то и дело подгоняет через дверь. Я её не пускаю и велю ждать. Мне позарез надо хоть как-то сосредоточиться и подготовиться к возможным вариантам развития событий. Пятой точкой чую, просто так меня Дункан бы не звал.

Когда спустя вечность добираюсь, наконец-то, через все бесконечные каменные лабиринты переходов холда Нордвинг, до места назначения, выясняю, что Дункан уже покинул свои покои. Он там ждал меня битый час, оказывается, пока сначала добудятся, потом приведут. Плохо. Будет злой.

Выясняю, что у него какое-то совещание началось в тронном зале, с кучей его советников. У служанки уже паника, что в опоздании обвинят её. Я отправляю девушку на все четыре стороны, убеждаю, что дальше сама как-нибудь, и её как ветром сдувает. Смотрю ей в спину и завидую.

Решаю, что как минимум своё присутствие стоит обозначить. Кто знает, на сколько часов эти его совещания. И до утра бывали. Пусть потом не будет повода упрекнуть, что я не явилась по зову.

Приоткрываю дверь… это не та, главная, что в дальнем конце зала, которую используют для посольств и торжественных процессий. Она меньше, находится почти рядом с троном и служит для того, чтоб во время аудиенций к королю, не привлекая большого внимания, подходили доверенные лица и порученцы.

Дверь скрипит предательски громко, и на меня оглядываются сразу все.

— Ой, простите! Я только сказать… что подожду за дверью, пока…

— Господа. На сегодня закончим.

От мрачного голоса брата у меня мурашки бегут по спине.

— Мэгги. Заходи.

Мимо меня один за другим проходят члены Большого королевского совета, и к огромному своему облегчению замечаю, что они смотрят на меня кто с недоумением, кто с любопытством… но никто с осуждением или сожалением. Кажется, ни один не в курсе, зачем звал меня король. Равно как и я.

Скоро в зале становится совсем пусто. Он выгоняет всех, кроме пары личных доверенных стражников, которым положено стоять за троном с мечами на поясе и изображать статуи. Если немножко постараться, вполне реально представить, что их тут нет, и с Дунканом мы совершенно одни.

Такой, на троне, в короне и мантии, он всегда вызывал у меня оторопь. Надевая корону и восходя по трем высоким ступеням, будто сразу становится чужим. Не моим любимым и родным с детства братом, а правителем огромной страны, Чёрным мечом Севера, прославленным воином и самым главным человеком в королевстве.

Его любили в Оуленде. Он был хорошим королем. Добрым, сильным, заботящимся о подданных… И всё-таки у сурового и несгибаемого правителя Совиного края были свои недостатки. И на мой взгляд, упрямство — главный из них. Мне кажется, он думал, что менять свои взгляды или раз сказанное слово — не по-мужски. Что недостойно мужчины и правителя отказываться от своих решений. Увы, это распространялось и на признание ошибок.

Могучий северный дуб с заскорузлой корой. Надёжный, прочный… но временами такой дуб!

Поэтому с каждым шагом к трону моё волнение закипает до критической отметки.

Тем более, что грозовое выражение серых глаз не сулит мне ничего хорошего.

— Сегодня я посетил с внеплановым визитом камеру одного из узников холда Нордвинг.

Так.

Приехали.

А вот в обморок хлопаться я тебе, моя дорогая, запрещаю! Стоять. Стоять, я сказала!

Вздёргиваю подбородок. Я ведь тоже Роверт, братишка, не забыл? Попробуй победить меня в состязании по упрямству.

— И зачем же?

— Уже не важно. Лучше скажи, почему ты не спрашиваешь, которого именно узника? То есть, ты знаешь, о каком узнике я говорю.

Почти поймал. Но я же не признавалась прямо! Пусть попробует доказать…

— И вот что увидел в камере.

Дункан протягивает мне листок. А на нём — портрет. Мой собственный. До боли знакомый мне. Как и руки человека, что его любовно выписывали долгими одинокими часами в камере.

Серые глаза Дункана пытаются вскрыть мне мозг и понять, о чём я думаю. Я физически чувствую это давление — как и ощущение страшной, неотвратимой угрозы.

— Себастиан в этой камере уже десять лет, Мэг. Откуда он мог знать, как ты сейчас выглядишь?

Ну всё.

Теперь — пан или пропал.

— Потому что я приходила к нему.

И всё равно не выдерживаю и зажмуриваюсь.

Дункан молчит. А потом цедит:

— И зачем же… ты к нему приходила, Мэган?

— Хотела знать, как выглядит мой жених.

— Нет у тебя никакого жениха!!! — взрывается Дункан. И эхо его рыка прокатывается по всему залу. А у меня внутри вскипает возмущение.

То есть как это, нету?!

Первый порыв — показать бумагу о помолвке брату. Конечно же, я взяла её с собой на всякий случай. Но теперь боюсь доставать. А вдруг порвёт? И вообще, реакция Дункана пугает до дрожи. Нет, лучше пока ничего не рассказывать.