Не оглядываясь

– Да, – согласился он, – это все дождь.

* * *

– Он уже может ходить, белый господин.

Старик черным пальцем указал на молодого Глана, который деловито забивал в липкую землю покосившиеся колья ограды.

– Я пытался расспросить его, зачем он шел сюда, – задумчиво проговорил отец Игнасио, – но он не говорит.

– Возможно, дагор не хочет… Они теперь – одно. Он больше не человек, этот белый. Дай ему уйти.

Мэри, подумал отец Игнасио. И черный тут же сказал:

– И для девушки так будет лучше. Ты чужой тут. Ты не знаешь эти места. Там, дальше, болота. Знаешь, кто там живет?

– Крокодилы, – пожал плечами отец Игнасио, – что с того… Я видел крокодилов.

– Иногда, – очень тихо сказал старик, – оттуда, с болот, дует желтый ветер. И тогда люди в деревнях начинают болеть лихорадкой…

– Ну да… – согласился он.

– И однажды желтый ветер касается их разума. Мягко, нежно… Тогда они встают со своих циновок и уходят. Они идут и бросаются в болото. Тонут там. Но потом, несколько дней спустя, они восстают из воды. С тех пор они уже не люди.

– Никогда про такое не слышал.

– У них белые глаза, – веско припечатал старик.

Магия смерти, подумал он. Магия падали.

– Их можно вызвать. Наши нгомбо это умеют.

– Ваши нгомбо – язычники. И поклоняются демонам.

– Да, – легко согласился старик, – и очень страшным демонам. Очень могущественным. Только…

– Да?

– Никто из них никогда не будет поклоняться дагору. Если человек с дагором приходит в деревню, наши нгомбо его не изгоняют. Они велят людям покинуть деревню. И уходят сами.

– А что потом бывает с теми, кто носит дагора?

– Рано или поздно, – сказал старик, – они тоже уходят. Дагор уводит их. Он знает одно такое место.

– Какое?

– Никто не знает. Только дагор. Этот, ваш белый, тоже шел туда. Запретное место.

– Их гнездо? – спросил отец Игнасио. – Их дом?

– Никто не знает. Только дагор.

– Откуда они вообще берутся? Как человек принимает в себя дагора?

– А ты не знаешь, белый человек?

– Нет, – покачал головой отец Игнасио.

– И я не знаю. Только тот, кто готов. Тот знает.

Мэри бежала к ним, подобрав полы своего монашеского одеяния.

– Отец Игнасио, – задыхаясь, пролепетала она, – там…

* * *

– Наша трапеза скудна, – сказал отец Игнасио, – но мы рады разделить ее с вами.

– Мы можем прибавить к ней кое-что, святой отец, – сказал новоприбывший. – Томпсон – великолепный охотник.

У него были холодные серые глаза и седые виски. Великолепный экземпляр белой расы, платье и душа застегнуты на все пуговицы, что бы ни случилось.

– Сейчас пост, – сухо сказал отец Игнасио, – впрочем, для странствующих возможны и послабления. А вы ведь странствуете…

– Да, – улыбнулась женщина, – и довольно долго.

Прекрасная женщина, прекрасная пара этому лорду Аттертону, спутница знаменитого путешественника, с виду хрупкая, на деле крепкая и сильная. Отец Игнасио покосился на сестру Мэри. Эта, напротив, выцвела, сжалась и побледнела, точно моллюск в раковине монашеских одежд. Я и забыл, до чего же бедняжка нехороша собой, ведь мне не с кем было ее сравнивать.

Словно отвечая его мыслям, сестра Мэри торопливо поднялась.

– Я отнесу еду туда, в госпиталь?

Он рассеянно кивнул. С тех пор, как пришли новые люди, молодой Глан так и не вышел из-за больничных стен. Что ж, его можно понять.

Шея женщины была как стебель цветка над распахнутым воротом рубахи. Отец Игнасио отвел глаза.

Я уже стар, торопливо подумал он, словно мысль о старости могла принести успокоение.

– Мы с Мэри довольствуемся лепешками, – сказал он, – и плодами.

– Здешние фрукты годятся только для черных, – авторитетно сказал Томпсон, – желудок белого человека их не выносит.

Он энергично орудовал ножом и вилкой. У Томпсона было загорелое лицо и ярко-голубые маленькие глаза. Он, должно быть, промышлял слоновой костью, прежде чем податься в проводники, ни с того ни с сего подумал отец Игнасио. Такие всегда блюдут свою выгоду. Должно быть, этот лорд ему очень хорошо заплатил.

А вслух сказал:

– Это всего лишь дело привычки.

– Лечить этих дикарей, – дружелюбно проговорил лорд Аттертон, – благородное дело.

– Это белый. Он забрел сюда, истощенный…

– Но поправляется?

– Да, – сухо сказал отец Игнасио, – поправляется.

– Наша экспедиция с радостью примет его. У нас каждая пара рук на счету.

– Полагаю, для этого он еще недостаточно поправился…

Отец Игнасио вздохнул. Это было бы лучшим выходом, но подсунуть этим беднягам человека с дагором… И, кстати, что за экспедиция? Возможно, они ищут гигантских обезьян? По словам черных, эти обезьяны в джунглях так и кишат, но ни одному белому не удалось увидеть их еще ни разу, вот странно…

– Сначала они целыми днями идут, не ведая усталости, – лорд Аттертон покачал головой, – и распевают свои песни, а потом ни с того ни с сего пугаются каких-то следов… Мне едва удалось их успокоить, но идти дальше они отказались наотрез. Просто бросили пожитки на землю и стали столбом.

– Все потому, что вы с ними обращались слишком мягко, сударь, – заметил Томпсон.

– В результате пришлось почти все бросить… Только то, что мы могли унести на себе, только самое необходимое.