Не оглядывайся!

— Ну что же, — он широко раскрыл дверь. — Если бы вы не заглянули, у меня сложилось бы не очень хорошее мнение о современных методах ведения следствия. Заходите. Вы — мастер и ученик?

Они прошли за хозяином в маленький коридор. Запах алкоголя угадывался безошибочно.

Квартира Бьёрка была маленькой и опрятной: большая гостиная со спальной нишей, маленькая кухня с видом на улицу. Мебель как будто была собрана из разных гостиных. На стене, над старым письменным столом, висела фотография маленькой девочки — на первый взгляд ей можно было дать примерно лет восемь. Это была Сёльви. Волосы у нее в детстве были темнее, но черты лица не очень изменились за прошедшие годы. В углу рамки была закреплена красная лента.

Внезапно они увидели овчарку, молча лежащую в углу и внимательно смотрящую на гостей. Она не пошевелилась и не залаяла, когда они вошли в комнату.

— Что вы сделали с собакой? — спросил Сейер. — Моя набрасывается на входящих, как только они ступят на порог, и ведет себя так, что слышно на первом этаже. А я живу на тринадцатом, — с улыбкой добавил он.

— Видимо, вы слишком привязались к ней, — коротко ответил Бьёрк. — С собакой нельзя вести себя так, как будто это единственное, что у вас есть во всем мире. Но, может быть, это так и есть?

Он иронично бросил взгляд на Сейера. Волосы у него были коротко остриженные, но грязные и жирные, а щетина сильно отросла. Словно темная тень скрывала нижнюю половину лица.

— Ну что же, — сказал он после паузы. — Вы, наверное, хотите знать, был ли я знаком с Анни?

Он проталкивал слова между губ аккуратно, словно выплевывал рыбные кости.

— Она бывала в этой квартире много раз, вместе, с Сёльви. И у меня нет никаких причин это скрывать. Потом об этом узнала Ада — и все прекратилось. Сёльви здесь нравилось. Я не знаю, что Ада с ней сделала, но думаю, это было что-то вроде промывки мозгов. Она позволила Холланду взять все в свои руки.

Он поскреб щеку и после недолгого молчания продолжил:

— Вы думаете, может быть, что я отобрал жизнь у Анни, чтобы отмстить? Успокойтесь, я этого не делал. Я ничего не имею против Эдди Холланда и ни разу не желал ему потерять ребенка. Именно потому, что это произошло со мной. Сегодня я бездетный. Я больше не могу бороться. Но я должен признаться, что такие мысли меня посещали: теперь она знает, старая жеманная курица, каково это — потерять ребенка. Теперь она знает, каково это, разрази меня гром. А мои шансы увидеть Сёльви теперь малы как никогда. Ада просто вцепилась в нее. Так что я бы никогда не поставил себя в такую ситуацию.

Сейер сидел очень тихо и слушал. Голос Бьёрка звучал зло: он был желчным и разъедающим, как кислота:

— А что до того, где я находился в тот самый момент? Ее нашли в понедельник, не так ли? Где-то в середине дня, если я правильно помню все? Ответ — здесь, в квартире, никакого алиби. Видимо, я был пьян, обычно я напиваюсь, если я не на работе. Склонен ли я к агрессии? Абсолютно нет. Я действительно ударил Аду, но именно она сделала великолепную подачу. Она меня сознательно спровоцировала. Она знала: если она заставит меня перейти черту, то ей будет в чем меня обвинить. Я ударил ее один раз, кулаком. Сорвался. Единственный раз в жизни ударил женщину. Крайне неудачно, я не рассчитал силу удара, сломал ей челюсть, она потеряла много зубов, а Сёльви сидела на полу и смотрела. Ада все сама устроила. Она положила игрушки для Сёльви на полу в гостиной, чтобы та сидела и смотрела на нас, а холодильник забила маслом доверху. А потом начала ругаться. Она превосходно это умела. И не сдалась до тех пор, пока я не взорвался. Я угодил прямиком в ловушку.

Под горечью скрывалось своего рода облегчение, может быть, связанное с долгожданной возможностью выговориться.

— Сколько лет было Сёльви, когда вы развелись?

— Пять. Ада уже встречалась с Холландом и хотела оставить Сёльви себе.

— Прошло довольно много времени. Вам не удалось забыть эту историю?

— Своих детей не забывают.

Сейер прикусил губу.

— Вас лишили родительских прав?

— Я потерял себя. Потерял жену, ребенка, работу и уважение всех, кого знал. Знаете, — добавил он вдруг с горькой улыбкой, — не многое изменилось бы, окажись я убийцей. Нет, почти ничего не изменилось бы.

Внезапно он злобно усмехнулся:

— Но тогда я бы действовал сразу, а не выжидал годы. И, если быть честным, — продолжал он, — удушил бы я только Аду.

— О чем вы спорили? — спросил Скарре с любопытством.