Не оглядывайся, старик (Сказания старого Мохнета)

Я же набрался смелости и подошел к солдатам; их обоз остановился как раз против нашего дома. Солдаты пытались говорить с ребятишками по-русски, давали кишмиш, смеялись... Дома я иной раз и шоколада в рот не брал, а тут с удовольствием вместе с другими уплетал грязный кишмиш.. Мне были симпатичны эти веселые парни, пришедшие издалека, но было совестно за отца - так боится, что даже не приходит домой, - и я не чувствовал себя с солдатами просто и легко, как другие. Вот и одежда на мне была старенькая, крестьянская, и весь день я вместе с другими мальчишками крутился возле солдат, но все равно чувствовал себя чужаком. И еще я все время боялся, как бы солдаты не узнали, что мой отец прячется от них в садах. Мне казалось, что если такое случится, я умру от стыда. А между тем нашей семье приходилось туго. Сундук с ценными вещами мы по совету дяди Губата спрятали в старом сарае, где разводили коконы, а у мамы на руках не осталось ничего, что можно было бы променять или продать. А жена Губата не давала нам ни масла, ни молока... От дедушки Байрама не было никаких вестей, папа по-прежнему скрывался от красных солдат. Жена дяди Губата, тощая, желтая, болезненная и очень злая женщина, каждый день находила повод поругаться с мамой. И грозила при этой, что пойдет к большевикам и расскажет, что мы буржуи. Мама никогда ей не делала ничего плохого, и я не понимал, за что эта женщина так ненавидит мою добрую, веселую маму.

... Но вот вроде все успокоилось. Люди поняли, что большевики не трогают тех, кто не оказывает им сопротивления, и папа, наконец, вернулся в дом. Мало того, он даже принял решение возвратиться в город и попросил дядю Губата принести спрятанный им сундук. Сундук принесли, и все увидели, что он пуст. Папа с мамой в ужасе переглянулись.

- А где же вещи? - спросила мама.

- А я почем знаю!... - дядя Губат отвернулся.

- Ты пожалеешь об этом, Губат! - сказала мама трясущимися губами. Лучше верни!

- А-а, ты грозишь?! - вдруг разошелся дядя. - Я вас тут прячу! Жизнью своей рискую! А ты на меня хвост поднимаешь?! Вспомнила, что дочь Байрам-бека?! Прошли ваши времена, ханум! Забирай своих выродков и проваливайте отсюда! А то сейчас солдат приведу! Перережут вас всех до единого!...

И он ушел, хлопнув дверью.

- Но он же обокрал нас! - в отчаянии сказала мама. - Мы нищие, понимаешь?! Ну что ты молчишь?! Неужели не можешь заставить брата вернуть наши вещи?!

- Не могу, - сказал папа, - я теперь ничего не могу. И твой отец тоже.

Папа попросил у одного из родственников упряжку волов, и мы отправились в город.

Медленно катилась арба, а я все думал, думал... До сих пор я считал, что только в сказках бывают братья, обижающие друг друга. Когда я слушал, как братья Мелик-Мамеда бросили его в глубокий колодец, мне не очень-то верилось, и я спрашивал бабушку, может ли такое быть. "Может, - отвечала бабушка. - Негодяй и брата посадит!" И сразу же начинала ругать дедушкиного брата Айваза, который, как она утверждала, обирает родного брата.

Папа и дядя Губат - братья... Родные братья. А когда они были маленькие, дядя Губат тоже забирал у папы что хотел? Слово "крал" я не мог произнести даже мысленно, ограбить родного брата казалось мне злодейством нисколько не менее страшным, чем бросить его в глубокий колодец... Может быть, мама зря сердится на него? Может, он, правда, ничего не знает? Но так или иначе пропажа вещей из сундука делала нас настоящими бедняками.

НОВЫЕ СОБЫТИЯ НОВЫХ ДНЕЙ

Оба наши дома оказались заняты: в них расположился батальон Одиннадцатой армии. Одну комнату оставили слуге дяде Зеби, и по возвращении вся наша семья разместилась в этой комнате.

Дом был разграблен, мебель переломана. В магазине было совершенно пусто. Дядя Зеби сказал, что нагрянули крестьяне и все растащили. Насколько это соответствовало истине, выяснить было трудно, но мама не верила дяде Зеби: "Никто не мог забрать эти вещи! Дочь Байрам-бека не осмелятся ограбить! Зеби все продал и спрятал деньги"

Есть было нечего. Командир батальона, веселый широкоплечий парень, сажал нас с сестренкой за стол и угощал кашей. И мы с удовольствием уплетали эту безвкусную из-за отсутствия соли, недоваренную рожь, и командир, поглядев на нас, приказывал повару дать добавку. Трудно было поверить, что всего несколько месяцев назад мама с трудом заставляла нас есть плов с цыпленком или шашлык из молодого джейрана.

Я чувствовал себя совершенно свободно, сидя за столом с этим чужим человеком. С солдатами мне тоже было совсем легко.

Через неделю после нашего возвращения командир слег с малярией. Его трясло, а он виновато улыбался и говорил, выбивая зубами дробь:

- Надо же... Шинель, три одеяла... Дома в Сибири пятьдесят градусов и хоть бы что, а тут жара, а согреться не могу...

Мама заваривала крепкий чай, я нес его командиру, его приятель, худой, маленький, в очках человек по фамилии Воронов, наливал ему чай в стакан, командир пил стакан за стаканом, потел и ему становилось легче...