— Сговорились вы что ли все сегодня, — с улыбкой бормочет Лин. С тактикой поражения у нее никогда особо не складывалось. Ещё в самом начале отношений она позволила Кристоферу взять главенствующую роль в их отношениях. Не потому, что за спиной принимающего решения мужчины проще и легче и дальше быть инфантильной избалованной девочкой, умеющей только рисовать и любить своего мужа. Вовсе нет. Она доверяла ему, как самой себе, и на сто процентов была уверена, что Крис не подведет. Эта железобетонная уверенность родилась в тяжёлые дни, когда каждый доллар доставался мужу с большим трудом, и окончательно укрепилась, когда умер его отец. Кристофер тогда потратил на его похороны последние сбережения, и их чуть не выгнали из съёмной квартиры. Ему пришлось работать днями и ночами в каком-то дешевом пабе, но он заплатил арендатору и купил жене набор акварели.
«У меня осталась только ты, детка, и я все для тебя сделаю» — так он сказал тогда, а она расплакалась от избытка чувств, от любви и благодарности.
Слезы накатываются на глаза и сейчас, стоит только воскресить в памяти то промозглое осеннее утро и коробочку с тюбиками краски, которую она сжимала в руках, как драгоценное сокровище.
Погрузив букет в вазу, она смахивает влагу с щеки и с блуждающей улыбкой дергает уголок открытки, виднеющейся между крупными бутонами. Сердце сладко сжимается, в груди теплеет, и хочется всхлипнуть от умиления. Развернув записку, Элинор пробегает глазами по ровным строчкам.
Крис никогда не любил много говорить, и она не требовала от него громких признаний. Такие простые слова, но как много в них смысла. Искренние и честные, они дороже и крепче любых клятв.
Уголки ее губ так и остаются приподнятыми в наивной улыбке, когда ее взгляд останавливается на заключительном предложении.
Она застывает, чувствуя, как невидимая петля перехватывает горло.
Мотнув головой, перечитывает снова и вновь запинается за последнее слово.
Взгляд неистово выжигает чужое имя, но бумага остается глянцевой и блестящей, а буквы безжалостно-четкими.
— Это какая-то ошибка, — отрицает разум, и она цепляется за эту мысль, заглушая кричащее от боли сердце. — Ошибка, — сквозь зубы яростно повторяет Элинор. В висках шумит от резкого притока крови, перед глазами простирается розоватый туман. Ее пальцы мелко дрожат, по спине струится холодный пот.
— Ошибка, — кричит Лин и, скомкав открытку, с ненавистью швыряет ее в мусорное ведро.
— Это ошибка, Барни, — глядя на печально улыбающегося медведя, хрипло убеждает его Элинор, но он ей, конечно же, не верит. Включив воду, она лихорадочно моет руки. Минуту, две, три… кожу начинает саднить, но чувство очищения не приходит.
Грязь, повсюду грязь. Она чувствует ее и задыхается, словно отравленная неизвестным ядом.
— Ошибка, — беззвучно твердят побледневшие губы Лин, и ей чудится жалость в стеклянных круглых глазах плюшевого мишки. — Не смей так смотреть, — взбешено рычит Элинор, хватая игрушку. — Это ошибка!!! — отчаянный вопль отражается от стен маленькой кухни, а в прозрачных бусинах на пушистой морде медведя отражается правда — ее собственное лицо, искаженное гримасой адской боли.
— Я не верю, нет, — шипит Лин, с силой отрывая ни в чем неповинный глаз безмолвного свидетеля. Выскользнув из трясущихся пальцев, круглый шарик падает вниз и со стуком катится по полу прочь, оставляя противный звон в ушах и солоноватый привкус предательства на прокушенных до крови губах.
Отбросив раненного медведя в сторону, Лин мертвым взглядом впивается в белоснежные бутоны.
Белый — цвет чистоты и невинности.
Какая гениальная ложь, способная прикрыть любую мерзость.
Как можно было быть такой глупой и наивной?
«
Крис перепутал открытки. Так банально и глупо.
Как можно быть таким идиотом?
— Здравствуй, пап, — набрав номер отца, хрипло произносит Лин.
— Элли, что случилось? — в родном голосе слышатся тревожные интонации.
— Помнишь наш домик у реки, где мы бывали, когда я была маленькая?
— Помню, Элли, — помолчав, глухо отвечает Крейг Бартон.