Не осенний мелкий дождичек

— Уже приехали. Разместились в гостинице спецхоза. Дают «Старомодную комедию». Пойдете?

— Вряд ли. Хозяйственные дела замучили, каждый веник — проблема. Самоснабжение — гиря на шее директора. Воюешь с хозяйственниками — упускаешь учебный процесс. Борешься за учебный процесс — упускаешь хозяйство… Пищевики порой творят бог знает что, и не втолкуешь — товарищи, ведь это же дети, им нужно качественное питание!.. У вас следующий — литература в десятом «а». Могу я поприсутствовать?

— Конечно! Тем более вы классный руководитель… Обзор сочинений. Лучшее, по традиции, автор прочтет вслух.

— Автор, по традиции… спектакль облдрамтеатра в Рафовке. — Тамара Егоровна роняла слова так же медленно, как стекали по окнам струи дождя. — Думали мы в молодости, что в селах будут строить дворцы? Боролись за хлеб насущный. Сколько было прежде в нашей Рафовке молодежи! Той бы молодежи да сегодняшний клуб… Хотя у молодости свои законы, мы умели веселиться и без клуба. Наш хутор, вы знаете, стоял в пяти километрах от Рафовки. Каждый день я бегала сюда в школу. Зимой мать отдавала мне свои валенки, шла на работу в веревочных лаптях с онучами. Сейчас я могла бы купить маме три, пять пар валенок, но не дождалась она… Впрочем, что я! — Оторвалась от окна. — Итак, вернемся к началу.

— На меня поступила жалоба…

— Да нет, я не об этом. Звонят, кажется. Берите журнал. Послушаю ваши хваленые сочинения. Может, у самой прибавится интеллекта, — наконец-то улыбнулась она.

…Десятиклассники выглядели взбудораженно, как всегда после уроков физики: Иван Дмитриевич умел чем-то зацепить их, затронуть так, что возникшую на уроке проблему ученики продолжали обсуждать и в перемены, и по дороге домой. Валентина чуть помедлила, давая им время успокоиться: разбор сочинений тоже дело неординарное, будет работа и уму и сердцу.

Получив тетради, ученики с любопытством просмотрели их, обменялись мнениями — над столами прошел деловой шумок. Это было естественно. Валентина не признавала мертвой тишины в классе, за которой могла скрываться полнейшая бездеятельность.

— Приступим к обзору, — сказала она. — Кто самый смелый? Верехин? Слушаем тебя, Костя.

Ребята выступали один за другим, Валентина внимательно слушала, изредка спрашивая и поправляя, поглядывая порой на Тамару Егоровну, которая сидела на задней парте. У той глаза оживленно блестели… Ну что ж, Костя Верехин отлично обосновал свой фантастический замысел, именно так, как говорил Володя, — люди, борющиеся за справедливость, не должны умирать. Хотя бы в легендах. Без смущения ответил он и на несколько ехидный вопрос одной из соклассниц: в песне говорится о деве, которая сидит и плачет над быстрой рекой. Куда девал ее автор сочинения? «Ясно, она примкнула к пугачевскому войску», — парировал Костя. Все засмеялись… Приятно, что ребята умеют неплохо говорить, не лишены чувства юмора.

— Самая глубокая и серьезная работа на этот раз у Фортова, — сказала Валентина и подошла к Коле, который, видимо, не ожидал этих слов: у него вспыхнуло и сразу побледнело лицо. — Сочинение поражает знанием темы, гражданственностью, силой вложенных в него чувств. — Николай смотрел на нее так, что Валентина вдруг поняла: он не станет читать вслух, слишком личное вложено там, в сочинении… Она лихорадочно соображала: что делать? Бить отбой? Уже поздно, и жаль — работа все-таки самая лучшая. Может быть… — Я думаю, Коля немного скажет, как пришел к этой теме, — завершила она обращение к Фортову.

Юноша поднялся рывком, отвел обеими руками со лба беспорядочно отросшие волосы. «При отце носил короткую стрижку», — отметила про себя Валентина. Начал хрипловато, нехотя:

— Я люблю картины художника Валентина Серова. Люблю читать о нем. Как-то удалось достать его биографию, там описана история всех картин. Особенно запомнилась картина «Солдату́шки, бравы ребяту́шки, где же ваша слава?» — Он словно выталкивал слова, каждое падало как бы отдельно, с трудом. — Была такая песня, ее во время борьбы болгар с турками сочинили, когда наши русские солдаты помогали болгарам биться за свободу. — Коля замолчал, переминаясь с ноги на ногу, и вдруг сел. — Читать я не стану, ничего там нет интересного, — принялся свертывать сочинение в трубку.

Класс замер, напряглась Тамара Егоровна… Валентина, словно не замечая тревожной этой тишины, не спеша взяла тетрадку из рук юноши, расправила ее.

— Тогда разреши мне. Доверяешь?

Что-то растерянное мелькнуло в его взгляде, мелькнуло и пропало, словно он понял… Не крикнул, не возразил, лишь прикрыл руками голову, как в момент смертельной опасности. «Не бойся, — хотелось сказать Валентине. — Ты же знаешь, я тебя не предам».

Она читала вслух, и воздух в классе будто накалялся, звенел от растущего напряжения. Сочинение вылилось одним духом, как бывает в час огромного душевного всплеска. Те жгучие, порой слишком жестокие фразы, несущие в себе глубоко личное — видимо, их страшился Коля, — Валентина опустила. Юноша ободрился, сел свободней, отнял руки от лица…