Здания откормочника стояли на холме. Валентина, спускаясь, видела всю Рафовку с отстоящим невдалеке, возле одноколейки, сахарным заводом, с кривыми, идущими по старым застройкам улицами, полными новых каменных просторных домов. Когда впервые, почти двадцать пять лет назад, попала она в это село, завод уже дымил, возвышаясь темной громадой над кучками разбросанных по склонам ерика саманных хатенок. Сейчас таких хат, может, осталось одна-две, доживают одинокие старушки… В основном же все новое, все появилось за последние годы: универмаг, Дом культуры, похожий на театр, с высоким куполом и колоннадой у входа. Школа, до сих пор занимающая бывшее графское поместье, выглядит куда захолустней. Хотя в первые же годы становления спецхоза по инициативе Владимира к ней была сделана основательная пристройка, вместившая в себя не только ряд подсобных помещений, но и спортивный зал. «Почему же не подумали о новом плане села, когда новые дома начали строить? — размышляла, одолевая скользкую тропу, Валентина. — И дорогу дотянули только до производственных помещений, а центр села остался без нее. Правда, хозяйственным способом строили дорогу, на свой риск и страх… Что изменили бы при этом два лишних километра? А людям-то как было бы хорошо…»
Вот и первая ласточка будущей многоэтажной Рафовки — шестидесятиквартирный дом, с ваннами, паровым отоплением, который заселили в сентябре. Володя мог там взять квартиру, но Валентина не захотела уходить из давно обжитого щитового домика: жаль было тишины, простора, сада было жаль. Своими руками посадили каждую вишню, каждую яблоню. Как радовалась каждому деревцу Алена! Весной цветущие ветки заглядывали в окна, под осень деревья гнулись от тяжелых плодов. И соседей было жаль — привыкли друг к другу, сроднились.
Дом… Оказывается, в жизни это очень много — иметь уютный, удобный, прилегший к твоему сердцу дом. У каждого своя комната, где можно уединиться, отдохнуть, почитать, подумать в свободную минуту, а в горькую — тихонько всплакнуть в подушку. Дом, где есть кладовая и погреб, а значит, раздолье для запасливой, рачительной хозяйки. Веранда, на которой летними вечерами так хорошо пить чай, просто уснуть на раскладушке, распахнув окна.
Дом… Вот он, прямо перед нею, серый высокий дом-коробка, в котором живет с родителями Рома Огурцов. В котором сама она, Валентина, не захотела жить. Неужели она пройдет мимо только потому, что не пожелавший понять ее человек больно задел ее самолюбие? Она помнит: третий подъезд, второй этаж, квартира тридцать четыре. Им предлагали эту квартиру, но Володя уступил вновь присланному директору сахарного… Какая все-таки узкая лестница! Дверь обита дерматином, и есть звонок.
Колокольчик ясно протренькал по ту сторону двери. Из кухни послышался резкий окрик Антонины Васильевны:
— Роман, не слышишь? Звонят! Пойди открой дверь!
По коридору прошлепали вялые шаги, мальчик, повозившись с задвижкой, впустил Валентину. Он не удивился при виде ее, лишь втянул голову в плечи, будто ожидая удара.
— Ах, это вы? — глянула из кухни Огурцова. — Проходите в комнату, я сейчас! — Через пару минут появилась уже в парике и длинном шелковом халате, а только что была в простом, байковом. — Чего же не сказали сразу, что вы жена Владимира Лукича? В селе много Тихомировых! Роман, подай педагогу тапочки! Да не те, красные, которые для гостей!
Рома послушно выполнил приказ. Раздевшись, Валентина прошла в комнату. Да, как она и ожидала, все по принятому кем-то шаблону, по разработанным мебельными фабриками стандартам… Непременная «стенка» с набором книг и хрусталя, два прикрытых пледами кресла возле журнального столика, ковер, высоко повешенный над диваном — чтобы, упаси боже, не затерли! Окна затянуты пестрыми шторами, в углу — телевизор на ножках. Пол устлан паласом…
— Наши мужья тут главные, а мы до сих пор не были знакомы. — Огурцова, оттопырив мизинец, поправила прическу, на руке блеснули кольца. — Я уже говорила Григорию, пригласи Владимира Лукича. — Опять томно поднесла украшенную золотом руку к парику. Она явно играла роль светской дамы… — Пришли посмотреть, в каких условиях живет Роман? Он тут, — провела Валентину в небольшую комнату, где стояли платяной шкаф, кресло-кровать и стол-парта Ромы. Дорожка на полу. Нигде ни соринки, но кажется еще холодней. Рома сидел за партой, подняв острые плечи, что-то рисовал.
— Ты опять? Шахматную задачу решил, нет еще? — спросила Огурцова, отбирая у Ромы рисунок. — Решишь после. Сейчас займись баяном. Он у нас ходил в музыкальную школу, по классу баяна, — сказала с гордостью. — Теперь по самоучителю.
Рома, взяв баян, принялся извлекать из него довольно-таки нестройные звуки. Такой печальной выглядела склоненная его фигурка, что Валентина невольно, взяв мальчика за плечи, привлекла к себе. Он прижался порывисто, еще более порывисто отпрянул. Все произошло в долю секунды…