Не остаться одному

Для остальных Олег был – Князь. Сколько бы искренности ни было в их совместном веселье.

За последние пять месяцев Ромка наладил отношения со всеми, а Кольку, пожалуй, мог бы назвать своим другом.

Но Олег – Олег, который вытащил его из болота, дал шанс стать человеком! – был там. За стенкой. И то, что он там был для всех, не успокаивало.

Ромка снова вздохнул. Олег, словно отвечая на этот вздох, стиснул пальцами рукоять палаша, потом отпустил оружие. Ромка отвернулся и стал смотреть и слушать ночь…

Йенс на смену проснулся сам. Ромка не уловил даже, как он оказался рядом – сидел со скрещенными ногами и прислушивался тоже.

– Тихо? – спросил он.

– Тихо, – кивнул Ромка. – А что, ты на смену?

Теперь кивнул Йенс. На плоту кто-то снова забурчал, потом тонко вскрикнул.

– Как ты думаешь, что с нами будет? – спросил Ромка.

Йенс пожал плечами:

– Мы все умрем.

– А… – Ромка поперхнулся. – Нет, я понимаю, но сейчас конкретно…

– Возможно, мы умрем сегодня днем, – равнодушно ответил Йенс. – Или через несколько минут.

– Да ну тебя… – уныло сказал Ромка.

Немец рассмеялся:

– Тебе что, страшно? Не бойся, незачем…

– Ты что, не боишься умирать? – удивился Ромка. Йенс пожевал бамбуковую щепочку, сплюнул в воду, пожевал снова… Ромка терпеливо ждал.

– Как сказать… – медленно произнес немец наконец. – Я еще не все увидел. Хотелось бы посмотреть хоть одним глазком этот Город Света… и еще кое-что хотелось бы сделать… Но особо бегать от смерти тоже не собираюсь. Я германец. Это обязывает.

– Это, наверное, страшно… – прошептал Ромка, поежившись.

– Это, наверное, больно, – поправил Йенс. – Но наверняка – не так больно, как при некоторых ранениях, после которых болит неделями и хочется как раз умереть. Поскорее… Ложись-ка ты спать, римлянин.

– Почему римлянин? – удивился Ромка.

– Роман – это «римский» в переводе с латыни, – охотно пояснил Йенс и засмеялся.

– Я сейчас пойду, – пообещал Роман. – Я только еще спросить хочу…

– Давай, – согласился Йенс.

– Олег… чего он хочет?

– Ты знал его там? – вопросом ответил немец.

Ромка вздохнул:

– Да, немного… Я и Сат… Арниса знал тоже, только не люблю про это вспоминать…

– Какой он был, Олег?

– Ну… – вопрос озадачил Ромку. – Спокойный… аккуратный… учился неплохо… фехтовать и читать любил… Он старше меня был, он меня и знал-то только потому, что я за него на фехтовании болел, а моя мама была… она школьный библиотекарь.

– Олег хочет, – начал Йенс, никак не реагируя на ответ Ромки, – чтобы о нем помнили. Помнили долго. Может быть – вечно. Но этого он уже почти добился – о нем поют песни. И будут петь долго… может быть, и вечно. Еще он хочет того же, чего и я, – посмотреть этот мир. К этой цели он тоже близок. По крайней мере – в его понимании. И наконец, он хочет залить кровью улицы того места, где в нас играют – Города Света. Вот до этого он еще не добрался. Но, когда доберется, я хочу быть рядом, потому что это будет самое интересное место на белом свете на тот момент… А теперь ты идешь спать, Роман.

Я делил с вами хлеб и соль…
Вашу воду и водку пил,
Я с каждым из вас умирал в его час.
Я вашей жизнью жил.

Что осталось из вашей судьбы

В стороне от жизни моей?
Ни в тяжком труде, ни в горькой беде,
За волнами семи морей?

Я так нашу жизнь описал,

Что людей забавлял мой рассказ…
Только мы с вами знаем, что шутка дурная:
Веселого мало для нас!

Дж. Р. Киплинг

«Идти за барабанами» в прямом смысле слова было бы не подвигом, а глупостью. Мы сплавлялись еще сутки. Первые шесть часов звук становился все сильней, потом – начал удаляться, и под утро, когда рокот уже был слышен не очень хорошо, я приказал остановиться, причалить к берегу и, спрятав плот в прибрежных зарослях, высадиться и залечь в засаде неподалеку от берега.

Честно? Я не очень верил в сверхъестественное происхождение этого навязчивого звука. Нет, в этом мире имелась разная «нечисть», несомненно. Но барабанный бой у меня с этим не «монтировался», хоть убейте…

Около трех часов дня пошел дождь. Это оказался настоящий тропический ливень – теплый, пахнущий чем-то сладким и пряным, упругий и сильный, словно струи из поливочного шланга. Лес вокруг наполнился грохотом водяных струй. За прошедшие пять месяцев мы ни разу не попадали под дождь, и нынешнее светопреставление наводило на грустные мысли о сезоне дождей, разливах рек и прочем.

Струи ливня вбивали нас в раскисшую землю, делая ее частью. Рокот барабанов стал не слышен совсем. Дождь стер его…

Пальцы Игоря коснулись моего бедра. Я чуть повернулся. Игорь указал глазами в сторону берега, и я усмехнулся.