Не остаться одному

– Ш-ютынык, – с акцентом ответил я, застегивая ремни. – Я пойду, конечно… Вот блин, надо было лыжи с собой взять или хоть снегоступы. Часа через четыре вернусь… – Я передернул плечами и сообщил: – Ненавижу холод…

Около того места, где ручей делал петлю, а берег поднимался, я вскарабкался на откос по валунам и довольно хмыкнул. Олени паслись на опушке рощи, метров за триста от меня. Было полное безветрие, снег все падал. Волчья стая – штук семь – рысила туда-сюда между мною и стадом. Тоже дожидались своего… Олени гребли снег, наклоняли головы к серо-зеленым обнажавшимся проплешинкам. Стадо медленно переползало в мою сторону. Я посмотрел вдоль реки – вон там они выйдут к воде – и, присев между двух камней, глубже надвинул капюшон. Предстояло ждать.

Метрах в ста от меня колебалось пятно серого тумана. Я с трудом отвел от него взгляд, медленно вытянул ноги. Снег падал, пушистый, казавшийся теплым. По серому небу, тяжело взмахивая крыльями, пролетели несколько больших воронов.

Мне было тоскливо и хотелось домой. В смысле – туда, где все наши.

Олени приближались, я их слышал уже и достал метательный нож. Снял крагу, сунул правую руку в левый рукав, чтобы не замерзла. Я ждал, что подойдут волки. Но они не подошли – скорей всего, учуяли меня издалека и решили не связываться. Почему-то подумалось: а ведь можно, в принципе, сделать из одного метательного ножа дротик… Правда, я не учился их метать, так что вряд ли поначалу будет много пользы.

Первые олени появились на берегу ручья. Цокали по камням, входили в воду, наклонялись к ней, пили, поднимали головы, снова пили… До меня доносило резкий теплый запах. Ближайший олень оказался метрах в пятнадцати от меня, и я, больше не скрываясь, резко вскочил, сделал по камням несколько больших прыжков и в последнем метнул нож в уже бросившегося в сторону оленя.

Стадо уносилось прочь. «Мой» тоже делал прыжки по камням, но на пятом или шестом его неожиданно повело вбок, и он рухнул в снег, забрызгивая его своей кровью, струей бившей из-под ушедшего в шею, в сонную артерию, ножа. Олень пытался еще подняться, но я уже был рядом и, перехватив корону рогов, оттянул голову назад, движением даги перерезая горло на всю ширину.

Кровь шарахнула в снег, вскипая с шипением, протаивая его до земли. Я, бросив дагу, несколько раз быстро подставил горсть, схлебывая с нее густую, с тяжелым темным запахом жидкость. Вытер руки и лицо снегом, засучил рукава и, выдернув метательный нож из шеи оленя, занялся разделкой туши.

Вот странность. Сколько лет я здесь кукую – а к разделке привыкнуть не могу. Мерзкая работа, а главное – руки потом долго и непередаваемо воняют. А уж как разит содержимое желудков жвачных!..

Но тошная работа или нет, а делать я ее научился хорошо. Сноровисто работая метательным лезвием, я «разбирал», как это называется, тушу оленя по суставам, снимая мясо с костей и укладывая в шкуру. При этом я не забывал поглядывать по сторонам на предмет волков, которым я, кажется, запорол охоту. Если они и обиделись, то претензий не предъявляли.

Снег перестал почти одновременно с тем, как я закончил работу. Потом долго оттирался холодной водой с песком, пока не замерз. Отмылся дочиста, но от запаха, конечно, избавиться не удалось.

Мяса получилось много, на себе особо не потащишь, особенно по снегу. Зато можно было тянуть, и я начал, вздыхая, пристраивать лямки из ремней…

Получилось неплохо, но волочь груз по камням вниз-вверх было неудобно, и я зашагал стороной от ручья. Снег пошел снова, я думал, шагая, что Сергей, наверное, приготовил уже поесть, а после обеда мы отправимся в обратный путь и завтра утром, если пораньше встанем, доберемся до дома.

Впереди на снегу чернели точки, они трепыхались, метались и вспархивали. Вороны дерутся над падалью… Похоже, волкам все-таки повезло. Когда я подошел, вороны стали нехотя вспархивать, перелетать подальше, недовольно и назойливо каркая.

И тогда я увидел, над чем они дрались.

Чертыхнувшись, я сбросил с плеч самодельные лямки и откинул капюшон. Конечно, а чего я еще ожидал?

Лицо лежавшего в загаженном и испещренном следами птиц и лис снегу мальчишки разобрать уже было нельзя, да и пол разбирался с трудом. Зато было ясно, что парнишка просто замерз. Он лежал в снегу голый, и руки у него были натуго скручены за спиной в запястьях и локтях шершавой веревкой.

Я вновь несколько раз выругался покрепче для успокоения нервов. Заорал на одного из воронов: «Пошшшел!» Он отскочил, но не улетел, а уставился на меня черным бессмысленным глазом.

Труп успел окоченеть. И если ему уже было все равно, то мне – тошно. Кто-то опять развлекался в окрестностях. Не урса – они простые, как юбилейный полтинник. Отпустить связанного и раздетого пленного может прийти в голову только белой сволочи.

Интересно, далеко ли он ушел? Мы-то живем здесь, но пока никого не встречали, а выяснять этот вопрос надо…

Вздохнув, я начал таскать камни от ближайшей россыпи и обкладывать тело по контуру, постепенно наращивая загибающийся свод.

Но перед этим – срезал веревку.

* * *