Не оставляй меня, любимый!

«Сергей, как и все мужланы, искренне уверен, что деньги могут заменить искреннюю заботу, любовь и сочувствие», – писала Ксюшенька. У меня на глаза даже слезы от обиды навернулись, так это звучало несправедливо. За что? Чего я не сделал для Карины? Да я ради ее выздоровления готов был даже живым войти в печь крематория – если бы в этом имелся хоть малейший смысл.

Я заснул, но сон мой был тревожен. Впрочем, а каким еще он мог быть в таком состоянии? Я оказался то ли в примерочной – но для примерочной там находилось слишком много зеркал, то ли в «комнате смеха» – но зеркала были нормальными, не кривыми.

Не знаю, может, это какое-то воспоминание детства, когда меня напугали зеркала, – но я не помню ничего подобного. Тем не менее в моих кошмарах они присутствуют чуть больше, чем всегда. Вот и сейчас…

Сначала в зеркалах я видел только самого себя – сперва такого, каким я был полгода назад. Но постепенно я менялся – старел, седел и в конце концов предстал таким, каким я выглядел сейчас, – бритым наголо, с порезами на голове. А затем я увидел вместо себя такую же обритую Карину.

Мне стало страшно. Мне показалось, что я не просто вижу себя в зеркале Кариной – что я превратился в нее наяву. Что это я лежу в больничной палате, а внутри меня зреет смертельная опухоль. И ее никогда не прооперируют, потому что это вообще невозможно. У мужчин не бывает опухоли матки, поскольку никакой матки у них нет.

Значит, я умру.

И я истошно закричал. Даже не от страха. Это была странная смесь ужаса – и радости. Мне стало страшно, что я умру, но ведь если умру я, то Карина будет жить!

* * *

Когда я открыл глаза, мне показалось, что мой полукошмар продолжается и я вижу Карину, но затем я понял, что это ее сестра. Лицо ее выражало тревогу.

– Что вы здесь делаете? – спросил я, постепенно приходя в себя.

– Вы кричали. – Она смутилась. – И смеялись. Очень страшно.

– Смеялся страшно? – Я встал с кушетки (заснул я, как был, в домашних брюках, так что особо не стеснялся).

Она кивнула:

– Да… такой смех только в фильмах ужасов бывает.

– Который час? – спросил я ее, одновременно сообразив, что могу посмотреть время на включенном ноутбуке. Было шесть сорок две.

– Полседьмого, – ответила она. – Хотите, я приготовлю завтрак?

– Если вас не затруднит, – кивнул я; мое внимание уже переключилось на сеть. Пока Ирина готовила завтрак, я проверил, как работает «Мы» – ядро, системы защиты, фильтры, антивирусы, фаерволлы и так далее, все, что нужно. Сеть работала, как хорошие швейцарские часы. Да уж… в чем-то харьковский американец Генка прав – в нашем мире по-настоящему доверять можно только железу. Даже если наша цивилизация погибнет, наши компьютеры покорно продолжат выполнять написанные нами программы, и в соцсетях будет продолжаться имитация человеческого общения, ведь ни для кого не секрет, что более половины пользователей этих сетей – боты, программы, подражающие людям. И только «Мы» будет стоять пустынной и одинокой, поскольку ботов я в нее не пускаю.

Я немного отвлекся от своих тяжелых мыслей, думая о соцсетях. Почему мы не можем отличить ботов от реальных людей, общаясь с ними, ведь это – всего лишь программа? Может быть, потому, что очень многие из нас мыслят так же примитивно, как боты? Для того чтобы агрессивно проталкивать свои идеи и оскорблять каждого, кто с ними не согласен, много ума не надо – достаточно довольно простенькой программы. Так что можно сказать о людях, которые ведут себя подобным образом? Может быть, причина того, что мы не можем отличить программу от живого человека, не в том, что программа поумнела? Может, это мы стали глупее, грубее, примитивнее?

Кстати, о примитивах.

Я заглянул на страницу Ксюшеньки. Это существо выбиралось в Сеть по ночам, днем лишь иногда постило короткие замечания. Прямо как в сказке – девушка, которая ночью превращается в самку тролля. И таких в Сети легионы, увы.

Предсказуемо подружайка Карины разразилась очередным вбросом. Начинался он путаными рассуждениями о том, что мужчины, по сути, являются «генетически неправильными женщинами» и «генетическая ущербность» в виде У-хромосомы обуславливает их психическую ущербность, агрессивность и неспособность к состраданию.

«Мужчина психологически не способен поставить себя на место другого человека, тем более женщины, – писала наша маленькая гендерная фашистка. – Другие люди воспринимаются им как соперники, как объекты, которые следует подчинить, а не пытаться с ними сотрудничать».

Интересно… мы считаем, и считаем правильно, что считать другую расу или нацию «генетически ущербной» – преступление. Мы называем это фашизмом, и он получил свое осуждение в Нюрнберге семьдесят лет назад. Но почему же подобные рассуждения в половом смысле считаются если не нормальными, то, по крайней мере, вполне допустимыми? Я нигде не читал о том, что феминисток за их высказывания хоть как-то осуждают. Может, потому, что их никто не воспринимает всерьез? Так и Гитлера с его «Мейн Кампф» никто не воспринимал всерьез…

Предсказуемо, что в образе «мужской шовинистической свиньи» выступал ваш покорный слуга.