Не оставляй меня, Малыш!

— Туда, — не замедляя шага, кивнула она на белеющую в отдалении бетонную стену.

— А, насчет радиаторов, — догадался рабочий, — ну проходи давай.

Ася не стала его разубеждать, благополучно миновала строительную территорию и остановилась в нерешительности.

Метрах в десяти от нее находился низенький кособокий вагончик с торчащей из крыши самопальной жестяной трубой. Дверь вагончика была плотно закрыта, маленький дворик с аккуратно сложенной сбоку полен г цей огораживала ржавая рабица. К самому ее краю притулилась огромная собачья конура. Кругом царило безлюдье и тишина.

По-видимому, вагончик и являлся сторожкой, однако казалось, что внутри него нет ни души.

Ася поколебалась и сделала шаг по направлению к бытовке. В это же самое мгновение из будки выскочила огромная пегая дворняга и залилась хриплым неистовым лаем.

— А ну-ка фу, — попробовала урезонить ее Ася, однако пес не умолкал. Длинная цепь позволяла ему двигаться почти по всему дворику, он остервенело кидался на сетку так, что, казалось, вот-вот повалит ее и выскочит наружу.

— Ну тихо, тихо, — уговаривала Ася собаку, не рискуя подойти ближе, — чего ты злишься? Успокойся…

— Фу, Пестрый, кому говорят! — раздался вдруг громкий голос. Дверь вагончика широко распахнулась, и на крыльцо вышел белобрысый.

— Заткнись, слышь, заколебал уже своим гавканьем! — рявкнул он.

Пес заскулил и утих.

Белобрысый выкинул с крыльца окурок и метнул цепкий взгляд за ограду. На лице его отразилось недоумение, затем оно вытянулось, а брови знакомо нависли над переносицей.

— Фу ты, ну ты, ножки гнуты, — пробормотал он вполголоса, не спеша вытер ладони о штаны и спустился с крыльца.

Дворняга подобострастно и выжидающе глядела на него, готовая вновь оглушительно залаять. Белобрысый прошел мимо нее и приблизился вплотную к рабице.

— Чем обязан, мадам? — Он был трезв, во всяком случае, гораздо трезвей, чем в прошлый раз — его движения выглядели скоординированными и четкими, голос звучал тверже и жестче. — Опять молчим? — Он недобро усмехнулся и уцепился пальцами за сетку. — Коли пришла, так уж нужно разговаривать, общаться, ухватываешь? А ну, иди сюда. Подойди, говорю.

Ася послушно подошла к ограде.

Пес за спиной у белобрысого тревожно гавкнул.

— Цыц! — коротко приказал тот.

Теперь Ася видела его совсем хорошо: те же самые изгвазданные джинсы, только вместо защитной куртки растянутый серый свитер, над правой бровью и на скуле две багровые ссадины.

— Ты зачем сюда пожаловала? — Белобрысый слегка качнул сетку на себя. — Пожалела? Пожалела, ясный перец, поверила тому, что я тебе впаривал. Да ты… дура ты полосатая, я ж в стельку был, не видела?! Добренькая нашлась, ядрена корень… цыц, Пестрый, хвост оторву!

Асе показалось, что сейчас он снова, как в прошлый раз, сорвется на крик, но нет — его голос остался спокойным.

Пару мгновений они молчали, глядя друг на друга в упор.

— Слушай. — белобрысый вдруг зло сощуришь — а может, у тебя с мужем не того … долг-то свой супружеский исправно выполняет? — Он захохотал.

Она почувствовала острую, невыносимую боль и едва удержалась, чтобы не застонать. Никогда в жизни ей не было так больно — словно внутри поворачивала огромный ржавый гвоздь.

Ася резко отвернулась. Она почти бежала, не разбирая дороги, не видя ничего вокруг из-за застилающей глаза плотной пелены слез. Позади раздались быстрые шаги.

— Стой. Погоди.

У нее закружилась голова. Она еще немного прошла вперед и остановилась.

— Ну прости, — он обошел ее сбоку, заглянул в лицо, — слышь, прости меня. Я … сам не знаю, что говорю. Это от страха, наверное. Сейчас, думаю, протру глаза, погляжу за ограду, а там нет никого. Со мной такое бывает иногда… Ну хочешь, на колени встану?

Ася улыбнулась сквозь слезы и качнула головой. Белобрысый осторожно провел пальцем по ее щекам, сбирал влагу.

— Ты простила? Тогда не плачь больше. Тебя как звать-то?

— Анастасия. — Ася тихонько шмыгнула носом.

— Настя, значит, — задумчиво приговорил он.

— Ася, — поправила она.

— Нет, Настя. Настена. Так по-нашему, по-русски, и не спорь со мной.

— Не буду.

Позади пес загремел цепью жалобно и тоскливо по скуливая. Белобрысый улыбнулся.

— Ну-ка, крикни ему «Фу. Пестрый!» Не бойся, громко крикни, он послушает.

— Фу, Пестрый! Фу! — звонко прокричала Ася. Наступила тишина.

В следующее мгновение белобрысый подхватил ее на руки и понес.

Прижимаясь щекой к колючей, грубой шерсти его свитера, Ася точно во сне видела голые колючие кусты боярышника вдоль тропинки, ветхую калитку в ограде, горкой сложенные, отсыревшие поленья во дворе, настороженную морду пса.

Протяжно заскрипела дверь вагончика…

…Как мало, оказывается, мы знаем о самих себе. Как заблуждаемся, думая, что все у нас прекрасно, все, как у людей. И вдруг — молния, шок, неумолимая догадка, озарение…