Не от мира сего 2

— Авой-вой, Шурка! Как же тебе не стыдно?

Пес весь как-то съежился, хотя он никоим образом не был ежом, присел на задние лапы и при этом одновременно подался назад. От внезапной тоски он заскулил и, в довершение позора, описался.

— Что же ты себе позволяешь? — сказала мама Роди. — Или совсем ума лишился?

Шурка медленно повернулся назад и на полусогнутых лапах не пошел — поплелся — обратно. Он, более никем не замеченный, пробрался в свой двор, лег на пороге конуры и тяжело, по-щенячьи вздохнул. Вот ведь жизнь собачья!

Хозяева даже не усмотрели, что их верный сторож сорвался с привязи. Только обнаружили непонятные узоры на песке у ворот, оставленные концом оборванной вожжи, почесали в затылках: что бы это значило? — и выбросили из головы.

Через два дня Шурка издох.

Еду его расклевали обнаглевшие куры, кошка Дуся презрительно лакала воду из его плошки, корова выверенным ударом хвоста смела крышу с конуры, но псу уже было все равно.

Каким образом прознали хозяева причину безвременной кончины любимой собаки — загадка. Скорее всего, сама мама Роди рассказала кому-то.

— Бедная собачка! — кричали они. — Отравилась и сдохла!

— Чем отравилась? — сразу же нашлись сочувствующие и просто любопытствующие.

— Ногой! — заголосила очень невысокого роста хозяйка с хорошо поставленным скандальным голосом.

— Ейным копытом! — добавил такой же маленький хозяин с огромной, как чан из-под капусты, головой. И указал кривым работящим пальцем на маму Роди.

— Так она сама первая начала! — возмутилась укушенная, не готовая к такому повороту событий.

— У, ведьма! — постепенно повышая голос до медвежьего рева, укорила хозяйка.

"Ходу!" — подумал Родя, понимая, что более такой возможности ему не предоставится. Он забрал из укромного места котомку с уложенным внутрь кантеле, прихватил заранее намеченную рыбу, сало, соль и краюху ржаного хлеба, запихнул нехитрые рыболовные снасти и маленькое меховое одеяло. Приколол иголкой на сеновале, где последнее время ночевал, записку с просьбой не искать его, а он сам найдется, перекрестился в доме на иконы и выбрался на улицу.

Там разгоралась баталия.

— Что же, мне вашу собачку самой надо было покусать? — спрашивала, возмущаясь, мама.

— Ты бы ее к нам привела, мы бы ее кусили! — орал хозяин. — Кого теперь сажать на цепь? Или сама будешь имущество наше стеречь?

— Так у вас и имущества-то никакого нету! — всплеснула руками виновница конфликта. — Что мать оставила — то и есть, да и оно уже потрачено!

Удаляясь от громких голосов, Родя успокаивал себя тем, что до драки дело не дойдет. Иначе надежда на защиту была только на него. Впрочем, в их деревне вряд ли найдется кто-то настолько отважный, чтобы поднять руку на его мать. Вон, даже собаки — и те подыхают.

Конфликт — это своего рода тоже развлеченье. До вечера народ будет занят разборками. Ночь с этим переспит — потом вновь начнет с новыми силами искать виноватых. В итоге — у него чтобы удалиться от Обжи на безопасное расстояние есть полтора дня, максимум — два. Вполне достаточно, чтобы добраться до Свири, а то и Волхова.

Что делать дальше — Родя не загадывал. Планов у него было два. Первый — удрать из дому. Второй — вернуться обратно. Между ними — неизвестность.

Половина дела сделана. Вторая половина подразумевала въезд его на главную деревенскую улицу на белом коне в собольей шапке с дорогим скандальным мечом за спиной и звонким кантеле на коленях.

"Кто таков?" — зашепчутся земляки. А он грянет по струнам и запоет:

— Вы шумите, шумите

Надо мною бярозы,

Колыхайте, люляйте

Свой напев вековый.

"Так это же Родька!" — закричат самые смышленые.

"Не Родька, а Родивон да Превысокие!" — поправят самые смиренные. И добавят: "Зовите мать, пусть встречает сына!"

Мама, конечно же, выйдет, а на руках у нее будет сидеть щеночек. Она возьмет этого псенка, всем своим видом напоминающего покойного Шурку, за шкирку, как хрястнет им о сарай и закричит в пространство: "Ты где шлялся? Хотя бы весточку с птицей почтовой отправил! Мы тут испереживались все!" Сестры примутся укоризненно качать головами, а отец, как водится, на рыбалке. Тогда пространство ответит затухающим эхом: "С какой птицей? Голубями? Так отродясь не было тут голубей. Воронами почтовыми, что ли пользоваться?"

Потом, конечно, он выставит подарки, все порадуются и объявят его "не блудным сыном". Возьмется Родя за кантеле, проведет рукой по ладам: прислушаются земляки и заплачут от растревоженных музыкой струн души, каждый — от своих.

— Ты, паря, смотри, куда идешь! — недовольно раздалось откуда-то, чуть ли не из-под земли.

Вообще-то как раз в этот самый миг и закончились все Родины великие задумки о будущем, дальше он пока себе не вообразил. Вот и не заметил человека очень невысокого роста, можно сказать — карлика, стоящего за огромнейшим ладожским булыжником. Да не просто не заметил, а чуть не наступил на него.