Не от мира сего-3

Дыхание задерживать было нужно, даже более того — необходимо. В один миг он ощутил себя внутри горы, причем камень так точно окружал все его тело, что никакого пустого пространства между ним и твердой породой не было: где кончалась плоть — там начинался базальт. Скала будто бы повторила его форму. Не успел музыкант подумать: замуровали, демоны — как вывалился в пещеру опять. Только пещера была уже другой. Сквозняк здесь присутствовал, что ли. Да и освещенность иная.

— Стесняюсь спросить: что это было? — полюбопытствовал Садко.

— Это был малый переход, — ответил Царь, который тоже был здесь. — Даже можно сказать: малюсенький. И мы здесь.

— Где? — сразу же поинтересовался лив. — Только прошу не говорить ни слова про Караганду.

Правитель гуанчей вздохнул полной грудью и развел руки по сторонам.

— Это Пещера Ветра, — сказал он. — Не вся, конечно — только ответвление, но очень полезное, прямо сказать, ответвление. Здесь создается будущее.

«Ну, да», — подумалось Садко. — «Надышаться можно только ветром. Наесться — хлебом насущным, напиться — морем глубоким. Чтобы поменять свое будущее необязательно забираться в какую-то подземную дыру. Достаточно обронить в нужном месте ненужное слово».

Однако менять свою дальнейшую судьбу он не стал — лучше помолчать и осмотреться, все равно ни черта не понятно. А пещера была достаточно большой и не чувствовалось в ней затхлости, спертости и вообще — груза камня и земли над головой. Наверно, потому что воздух был всегда свеж. Сюда нужно водить людей, страдающих клаустрофобией — и будет им счастье, потому что вылечатся. А потом приведут своих друзей, подверженных клептомании.

Заметив, что Садко не торопится с расспросами, только глазами хлопает по сторонам, Царь перестал дуться, несколько умерил свой звездно-небожительский апломб и заговорил, как нормальный человек. Он рассказал много всякого интересного, но еще больше интересного — не рассказал, потому что, познавая со слов главного гуанча здешний мир, Садко запутался в вопросах, которые так и вертелись на кончике языка. Большая часть из них начиналась со слова «почему». Но лив молчал, потому что своими уточнениями мог запутать также и Царя, а это было нежелательно.

С Иерро они переместились на самый большой остров, прозванный первыми гуанчами T"am"a Riutta [160]. Вообще в рубежах земель архипелага это дело можно было совершить, не прибегая к помощи лодок, крыльев или иных приспособлений. Достаточно было всего лишь «врасти» в камень, чтобы «вырасти» из него в другом месте. Конечно, для таких целей подходили не любые осколки скал, а обладающие особыми свойствами, ранее известными, но почему-то со временем эти знания были утеряны. Вероятно, это было необходимо для еще большего разделения людей, чтоб легче ими управлять той когорте, обозвавшейся высокопарным словом «Правь».

Камень обладает удивительным свойством, характеризующимся воздействию на время, как таковое: оно в нем практически не течет, замирает. Чем тверже порода, тем слабее в ней влияние этого самого времени. Как говорится: научись управлять временем — будешь богом.

Но в любых скалах есть пустоты, которые состоят, простите, из пустоты. Вот именно эти самые полости, каверны, либо просто дырки от бубликов могут мгновенно складываться в любую форму в любом месте, а, следовательно, и принимать в себя некое инородное тело, например, человеческое. Естественным путем это дело длилось бы миллионы световых лет, но в каменных тисках таким пустяком можно пренебречь. Вошел — и тут же вышел, здравствуйте, девушки.

Попасть с Иерро на Тенерифе технически просто, только знать, куда прикладывать свою силу. Вот с острова, под названием Пальма [161], добраться до маленькой земли омываемой безбрежным Тихим океаном, именуемой Пасха [162], уже несколько сложнее. Нужны железные «сапоги» и железный же «хлеб» — расходные материалы, так сказать. Чем дальше путь, тем больше железных «сапог» придется износить, и железного «хлеба» изглодать. Издержки процесса.

Но помимо чудесных камней-порталов, в пещерах имеются ходы, которые согласно легенде проделал мировой змей Ёрмунганд, шнырявший под землей в поисках своего хвоста. Змей куда-то задевался, вот норы остались, причем иногда весьма замечательные.

Океаны и моря, не говоря уже про озера и пруды, всегда стремятся к покою, чтоб ни волн, ни водоворотов. Считается, что ветер порождает шторма, чем сильнее ураган — тем выше волны. Ну и ладно, пусть так. Самая тонкая часть суши между миром и преисподней — это подводная поверхность, потому как она вымылась к чертовой матери и продолжает вымываться. Вот к ней и выходят в некоторых местах змиевы ходы.