Не от мира сего. Криминальный талант. Долгое дело

– Он не наивный, а романтичный. Это вы знаете. Но, может быть, вы не знаете, что обыватель романтичности не любит. И романтических ошибок не прощает. Заведите любовника – обыватель вас поймет. Влюбитесь – обыватель вас осудит. Поэтому я не влюбляюсь.

– Клевещете вы на себя…

– Странно, что этот самый обыватель терпим ко всякой грязи, но свирепеет при виде романтического борца против этой грязи. По его представлениям, мир пошл, и ты будь пошляком, а иначе ты хуже этого пошлого мира. Поэтому я тоже себе позволяю… Да вы не слушаете?

Ее пронзил болезненный жар, словно грудь задела шальная молния. Боже, она и есть этот самый обыватель… Зачем она изъедала Сережину душу пошлой проверкой их любви? Где же было ее женское сердце, которое должно все знать и без проверки? Она в их ряду, травителей Сергея: она, Калязина, какой–то там Васин…

– И поэтому у него неприятности?

– Ну, я изложил, как говорится, черно–белый вариант. Причин много. Любой человек сопереживает только тому, что сам пережил. Скажем, вы не можете посочувствовать пьянице, поскольку не знаете состояния похмелья. А Сергей понимает то, чего сам не переживал. Хотя бы история с продавщицей бриллиантов… Лида, вы опять меня не слушаете?

– Вадим, он Дон–кихот?

– А это плохо?

– Это тяжело.

– Когда я двадцатилетним выступил на собрании с критикой в адрес начальника, то этот начальник потом мне сказал: «Лучше быть ослом Санчо Панса, чем Дон–Кихотом». Сергей считает наоборот.

– А вы?

– А что, не видно?

Она вновь остановилась, повернувшись к нему и далеко забросив голову, лицо инспектора было над ней. Он увидел ее ожившие глаза, воспрявшие губы и задышавшие ноздри.

– Поэтому Калязина его и не боится, что он Дон–Кихот?

Инспектор помедлил, решая, говорить ли то, чего не знал даже Рябинин. Но Лида не болтлива, и ее пути с калязинскими не пересекались.

– Только секрет. Калязина жутко ненавидит Сергея.

– За что?

– Не меня, не Беспалова, а Сергея. Потому что боится. Чувствует, что от него не уйти.

– Эту… взятку она подложила?

– Она.

– Как?

– При помощи колдовства.

– Да?

– У нее есть какой–то волшебный карр–камень.

– А откуда вы знаете?

– А у меня есть волшебное зеркало.

– Вадим, я серьезно…

– У вас на квартире в последние дни кто–нибудь был? Подумайте хорошенько…

– Я уже думала… Нет.

– Знакомые, водопроводчик, соседи, почта…

– Нет–нет.

– Тогда остается карр–камень.

– Вадим, а не могла она при помощи отмычек прийти без нас?

– Не могла, мы с нее глаз не спускаем…

И з д н е в н и к а с л е д о в а т е л я (на отдельном листке). Я не борец. Истинный боец не тот, кто радуется своим победам. Истинный боец тот, который способен получать удовольствие даже от поражений. Я же опустил руки, как сломанные. Ничего не могу с собой поделать и способен лишь на вспышку… Но ведь для борьбы нужны враги, а я в городской прокуратуре, среди друзей!

Д о б р о в о л ь н а я и с п о в е д ь. Моему начальнику пришла бумага из прокуратуры с просьбой выслать мою характеристику. А зачем? Ах, закон требует учитывать личность преступника… А разве перед законом не все равны? Выходит, что Иванов, сантехник и выпивоха, не равен Петрову, профессору и лауреату? Тогда почему я должна жить скромно и убого?

Васин с минуты на минуту ждал вызова заместителя прокурора города.

Тяжелая дверь легко распахнулась, но высокий худощавый мужчина с тощей бородкой попал в кабинет вроде бы еще и раньше.

– Достал «Времена года». – Вошедший показал диск–гигант.

– Чайковского? – вежливо осведомился Васин, ибо по рябининскому делу мог приехать сотрудник любого ранга.

– Неужели вы думаете, что у меня нет Чайковского? Это Вивальди.

Гость сел в кресло, положил на колени пластинку и внушительно произнес:

– Нус–с!

– Я забыл ваше имя…

– А ведь только вчера оно упоминалось в печати.

– Извините, – догадался Васин, что перед ним тот руководитель, которого он обязан знать в лицо.

– Рэм Федорович Гостинщиков, – галантно представился посетитель, приподняв пластинку над коленом, как шляпу над головой.

– А кто вы? – осмелел Васин, память которого хранила все руководящие фамилии, но Гостинщикова там не было.

– Гражданин Советского Союза.

Васин облегченно распрямил плечи, но эта внутренняя легкость каким–то образом засуровила его голос и взгляд.

– Граждан принимает дежурный прокурор на первом этаже.

– Но у меня чрезвычайное сообщение.

– Все к нему…

– А разве закон не обязывает принять заявление о преступлении того прокурора, к кому оно поступило?

Перед ним был сутяга, побывавший, видимо, и у дежурного прокурора, и у всех других. Проще записать его заявление, чем выпроводить. Васин взял лист чистой бумаги и ручку.

– Слушаю вас…

– Я засек шайку преступников.

– Сколько человек?

– Пока знаю двоих, но…

– В чем их криминал? – перебил Васин, стараясь прежде всего выявить состав преступления: обыватель и подростков с гитарой считает шайкой.

– Они намерены оклеветать и посадить достойного человека.

– С какой целью?

– А он на них непохож.

Васин положил ручку, чтобы решить смешной вопрос. Бичом приемных были два сорта людей – сутяги и психи. Кто же этот?