– Извинитесь перед старым человеком, – тихо попросил Рябинин.
– Чего–чего?
– Извинитесь перед ним.
– Мужик, иди–ка к детишкам, – посоветовал парень, еще теснее прижимаясь к девице.
Рябинин взял его за локоть. И тогда увидел белесое лицо вблизи, перед стеклами очков. Светлые глаза, не признающие преград, – глаза записного любимца женщин, принимавших наглость за мужественность. Широкий раздвоенный подбородок. Выше Рябинина на полголовы и тяжелее килограммов на двадцать.
– Извинитесь, – громче потребовал Рябинин.
– Отпусти руку. – Теперь понизил голос парень, как его понижают перед каким–то решительным шагом.
– Извинитесь.
– Я сейчас так тебе врежу по очкам, что ты пластмассы не соберешь.
– Извинитесь немедленно, иначе я…
Что–то блеснуло…
…Рябинин сидел на полу и слепо шарил руками вокруг себя. Кто–то подал ему очки, которые чудом уцелели. Кто–то пытался его поднять, но он встал сам, непонимающе оглядывая людей. Кто–то что–то говорил и доказывал. Кто–то звонил в милицию. Кто–то держал этого парня. Кто–то взял рябининские мешки… И только там, в райотделе, он пришел в себя и ощутил сильную боль в нижней челюсти и какие–то цокающие стуки в затылке.
В комнате дежурного сбилась нервная толпа. Парень, где–то потерявший свою девицу. Двое мужчин, скорее всего, рабочих, которые схватили его в магазине. Старик, нервно комкавший многострадальную шляпу. Дама в мехах, которая приволокла рябининские мешки. Старушка с бидоном – нет, почему–то без бидона.
– Сергей Георгиевич, вы? – удивился дежурный.
– Я, – нехотя подтвердил Рябинин.
– Что за сабантуй? – Петельников вошел в дежурку, вопрошающе присасываясь взглядом к Рябинину.
Дежурный коротко рассказал. Инспектор вроде бы не поверил и повернулся к свидетелям. И уж потом к задержанному:
– Как звать–то?
– Петр, – нехотя ответил парень.
– У меня, Петя, есть одно мучительное сожаление. Лет десять назад я отказался от двухнедельной поездки в Крым, данной мне в поощрение за поимку Васьки Лохматого. Ты, Петя, прибавил еще одно – я теперь всю жизнь буду сожалеть, что не оказался в магазине вместо этого гражданина в очках.
– Он первый схватил меня, – буркнул парень, не выдержав давящего взгляда инспектора.
– Возбудим уголовное дело и его задержим, – решил дежурный, начиная писать протокол.
– Не надо, – тихо сказал Рябинин.
– Почему?
– А зачем?
– Как зачем? – теперь удивился Петельников.
– Мне придется идти к эксперту для освидетельствования, давать показания, являться в суд…
– Тогда что ж, отпустить? – не понимал дежурный.
– Я прошу.
– Ну, если вы просите. – Дежурный скомкал протокол. Но взгляд инспектора требовал какого–то иного ответа.
– Вадим, что это за следователь, которого можно бить?..
Отпуская свидетелей, дежурный все–таки переписал адреса.
– Иди, Петя, – ласково сказал инспектор.
Стоило парню закрыть дверь, как в дежурку торопливо вошел Леденцов.
– Ты его видел? – спросил Петельников.
– Так точно, товарищ капитан.
– А он тебя?
– Никак нет.
– Проверь–ка этого фрукта. – Инспектор кивнул на дверь.
– Есть, товарищ капитан.
Рыжий шар его волос огнем пересек дежурку и пропал.
Боль в челюсти усилилась. Продолжало цокать в затылке, отзываясь на торопливые стуки сердца. Рябинин сел и тихо вздохнул.
– Может, показаться врачу? – спросил инспектор.
– А, пройдет…
– Я тебе звонил. Завтра ты можешь понадобиться.
– Буду дома.
– Знаешь, чем отличается работа инспектора от работы следователя? Инспектор борется с врагом невидимым, а следователь – с видимым.
– Это к чему?
– К тому, что видимый преступник уже пойман инспектором.
– А это к чему?
– К тому, что следователю уметь драться необязательно.
Рябинин попробовал улыбнуться, но разбухшая челюсть пресекла эту попытку.
– Подбрось меня до дому…
В машине он догадался, что ноет у него не только челюсть и не столько челюсть. Болело без физической боли, без определенного места – не на теле и не внутри. Что это? Обида, мучила обида… Его избили, а он простил, как святой. Смысл жизни – в любви к людям. Но ради любви к людям и нельзя прощать. А его избили, как мальчишку. Что за следователь, которого можно избить?.. Судиться с хулиганом? Чтобы все – судьи, свидетели, публика подумали: ну что это за следователь, которого можно избить?
Рябинин вдруг поймал себя на странных усилиях – он подсознательно перебирал годы своей жизни, что–то там выискивая. И начал с детства, с юности. Он оттолкнул эти глупые поиски, но они продолжались помимо его воли. Что это? Не ударился ли он затылком об пол?
Машина с синим огоньком на крыше бежала по проспекту, а Рябинин сутяжно копался в своей биографии.