Не от стыда краснеет золото

Когда их «военные действия» только начинались, Люся пару раз за ночь швыряла в стену тапки, стоявшие возле кровати, в чем достигла необычайной ловкости. Потом одной пары тапок оказалось недостаточно, и она притащила к кровати еще две пары гостевых. Потом – еще и тапки сына, сорок пятого размера. Ее сын жил в соседнем городе, но навещал мать нечасто. Однако жил в уверенности, что его тапки всегда ждут его, и никто другой в них шлепать не будет.

Непосвященные в причины и характер боевых действий гости, глядя на шеренгу выстроившихся возле кровати тапок разных размеров и расцветки, смотрели на хозяйку с соболезнованием. У тетки явно ехала крыша и наблюдались проявления тапочного фетишизма.

Как во всякой войне, оружие модифицировалось, и Люсин арсенал со временем значительно пополнился.

На сей раз Люся выбрала тапок с литой резиновой подошвой и молотила им в стену с равномерными паузами, сопровождая всеми мыслимыми и немыслимыми проклятиями, какие только может придумать пожилая женщина. Мышка заслушалась этим речитативом и примолкла, а Люся опять задремала. Минут на десять-пятнадцать. И только когда Люся, в бешенстве, схватила железный молоток и стала бухать им в пол без передышки, незнамо сколько (она досчитала до ста, а потом сбилась), мышь угомонилась.

Когда Мила не так давно упомянула легендарную мышку и обвинила Ксюню в лодырничестве, она и сама в душе сознавала, что не совсем справедлива к Ксюне. Люсина любимица смолоду была знатной мышеловкой, и Люся едва не плакала по утрам, сгребая в совок трупик-другой задушенных мышей.

Ксюня таскала их с завидной регулярностью и выкладывала на крыльце, из тщеславия, похваляясь перед хозяйкой удачной охотой. Добычу свою она в пищу не употребляла, ее и так неплохо кормили. Играть с ней – тоже не играла, не девочка уже.

В общем, если бы в подполе у Люси поселилась обычная плебейская серая мышь, то за год с небольшим, в течение которого она там обитала, Ксюня непременно бы ее изловила, рано или поздно. Нормальные мыши ведь выходят же на божий свет!

К тому же у Люси по всему дому в укромных местах, недосягаемых для Ксюни, были разложены разные ловушки, клеевые и с отравой. Время от времени в них кто-то попадался. Люся, было, поспав в тишине пару ночей, начинала праздновать победу, но в следующую ночь выяснялось, что она рано торжествует – выносящий мозг скрип раздавался среди ночи опять.

У подруг по поводу мышки возникали разные версии. Романтик-Мила, к примеру, соглашалась с тем, что мышь-таки непростая.

– Это королева мышей! – утверждала она.

– А почему эта королева облюбовала не соседский амбар, а мой пустой плебейский подпол? Что в нем королевского?

– Ну… – затруднялась Мила, – у него хорошая мышиная аура… Ну, то есть, микроклимат подходящий.

Зоя предполагала, что королева – не королева, но мышь очень старая, мудрая, хорошо пожившая и много повидавшая, потому и неуловимая.

Лида Херсонская – непонятно, всерьез или с издевкой – выдвигала вообще фантастическую версию.

– Вот ведь уже никто не спорит, что инопланетяне воруют землян, вставляют им чипы и возвращают, чтобы потом по радио ими управлять. Почему они не могут проделывать это с животными? Почему они не могут отловить мышь и чипировать?

– Вроде Ноева ковчега?

– Ага, и запустить ее в наш с тобой подпол, чтобы мне спать не давать! Такова суть их эксперимента!

У самой Люси тоже родилась версия, но была она не столько фантастична, сколько безумна. Люся предпочитала ее не озвучивать, чтоб подруги не усомнились в ее, Люсином, психическом здоровье. Ей иногда мнилось, что это нынешняя жена ее Толика, Нина, чипировала мышку и подбросила Люсе в подпол. Чтобы эта сволочь подгрызла опорные балки, и крыша свалилась Люсе на голову. Иначе что она там может грызть второй год, практически без перерыва?

Но с чего бы это Нине заниматься такой ерундой? Знавшие Нину люди говорили Люсе не раз, что она здравомыслящая и во всех отношениях положительная женщина. Да и Люся не делала никаких поползновений возвратить бывшего мужа. После его измены прошлое перечеркнула, пережила случившееся и выжила. Сколько воды утекло с тех пор!

Вот только почему-то в последнее время она стала вспоминать Толика по самым разным поводам. Иногда и без повода – вдруг как кольнет что-то. Старость, – вздыхала Люся, – перебираю прожитое, к смерти готовлюсь.

Самым странным было то, что мышь грызла в углу именно под Люсиной половиной дома, а на Лидину не покушалась. Лида клялась, что, когда Люся на ночном дежурстве, мыши вообще не слышно. Конечно, совсем уж полагаться на слова Лиды нельзя, она и в остальные ночи ее не слышит, а просыпается только от Люсиной какофонии. Когда Лида уехала с Бурлаковым к месту его нового назначения, мышка-мучительница вроде тоже куда-то исчезла. Не было ее довольно долго, и Люся поверила в чудо – что Ксюня ее таки изловила или она от тоски по Лиде ушла, куда глаза глядят. Увы, счастье длилось так недолго…