(не) отец моего малыша

Какое-то отвратительное чувство вертелось под рёбрами уже с девяти часов утра. Кое как дотянув до вечера, я, вместе с коллегами, поднялась на самый верхний этаж небоскрёба, где расположился актовый зал, до тошноты в желудке забитый людьми. Девушки возбуждённо шушукались между собой, а я, подперев подбородок кулаком, скучающе вздыхала, думая лишь об одном — чтобы как можно скорей свалить домой к сыну. Купить огромный шоколадный торт, включить мультики и насладиться семейным вечером, а не слушать, как обычно, однотипные бурчания управляющих.

Но! Вечер обещал быть крайне весёлым. Так как на сцене, вдруг, появился Большаков. Сам Большаков старший.

О, боже.

Шокированная, я прикусила собственную щеку, забыла, как нужно дышать, окружающий мир поплыл перед глазами. Потому что я боялась одного… что ОН тоже выйдет на сцену. Раз его отец здесь, то и ОН где-то рядом.



Не даром ведь девчонки устроили переполох. И не зря. Я думала, у меня галлюцинации, как обычно разыгрались, когда сотрудницы нашептывали друг другу на ухо имя, что начиналось на «К», а заканчивалось на «Л». При этом, как ошпаренные кипятком краснели, истекая слюной.

«Генерал» (P.S от слова генеральный директор) что-то там усердно рассказывал, лыбился до ушей, аплодировал, зал ответно взрывался охами и овациями, пока… вдруг… на сцене не показались роскошные ботинки, начищенные до зеркального блеска

И…

На сцене появился Кирилл.

В тот миг, я думала, что просто заснула на рабочем месте и мне приснился кошмар. Но я ошиблась. С силой вонзила ногти в свои колени, почувствовала боль. Тогда поняла, не какой это на хер не сон. Это просто мой личный кошмар. Моё сущее проклятье, что вновь настигло мою грешную душу, с целью, чтобы помучать.

Я сидела в первых рядах. И мне хотелось просто выброситься в окно от тех чувств, что жгли меня ядом внутри, в каждой вене, в каждой клетке, до мучительной, нет, просто кошмарной адской боли.

Сердце пропускало удары.

Глаза начали тонуть в кровавых слезах.

Кирилл вышел на сцену. Вальяжно, высоко вздёрнув нос к потолку, расправив плечи, в привычной своей манере «Бога», доминанта, хозяина мира. Девушки, сидевшие рядом одновременно ахнули. Одна из них, в полтона плюнула:

«О, мамочка моя милая! Я, кажется, только что кончила. Какой же он красавчик!»

А мне захотелось разбить ей лицо кулаком, чтобы заткнулась и не произносила вслух имя этого говна, когда позади неё сижу я.

Вышел на трибуну. Лениво окинул взглядом всех присутвующих, с таким высокомерием, как будто мы здесь были не людьми, а клопами, затем… остановился взглядом на МНЕ.

Увидел.

Черт.

Моментально изменился в лице, в то время как темно-карие глаза, вспыхнули огненным заревом потрясения.

Я старалась слиться с толпой. Старалась сделать вид, что мне похрен на этого холёного ублюдка, что только что поднялся на сцену, приготовившись вещать торжественную речь. Я просто смотрела куда-то вдаль, игнорируя его злосчастный взгляд, что обжигал меня до волдырей на коже и до мучительной боли, от которой хотелось кричать на весь белый свет, молиться о помощи, бежать без оглядки на другую планету. Лишь бы избавиться от Большакова навсегда. Чтобы больше никогда его не видеть. Никогда не знать. Никогда о нём не думать.

Кирилл поздоровался. Даже заикнулся на первом слове. Все продолжал смотреть, жрать, травить меня своими волчьими глазами, в которых ничего кроме кромешной мглы не было. Никогда. И вряд ли будет.

Ослабил галстук. Продолжил речь. Мне показалось, что он побледнел. Начал оговариваться, задыхаться. А начиналось всё, напротив, слишком удачно.

Стальная уверенность куда-то вдруг испарилась.

Неужели, причина во мне?

Однако, даже несмотря на некие погрешности, Кирилл выступал как истинный оратор. Чистокровный, всепобеждающий бизнесмен, знающий цену каждому своему слову. Напыщенный подонок с хвастовством в голосе вещал о том, что он добился небывалых высот в независимом от семьи бизнесе, что организовал сам, в США, потратив на это дело добрых три года.

Подонок!

Но… безупречный, красивый, всевластный подонок.

Стал ещё более привлекательным, чем был.

Возмужал. Окреп. Его лицо было покрыто лёгкой щетиной, волосы — гелем, трепетно зачёсаны по направлению к затылку, а в воздухе, в радиусе пяти метров, витал головокружительный запах дорогостоящего парфюма, с ноткой виски. Это был его запах. Тот самый. Родной и неповторимый. От которого ломались суставы в коленях, язык превращался в непослушный сухарь, а в трусах становилось ужасно мокро, горячо, напряженно до чёртиков.

Когда мероприятие закончилось, я, словно ошпаренная кипящей лавой, бросилась вон из помещения. Выбежала на лоджию, задыхаясь, жадно хватая ртом свежий, бодрящий воздух, повисла на перилах, глядя вниз, на огромную площадь территории компании с высоты более двухсот метров.